Революция 1917 года глазами современников. Том 2 (Июнь-сентябрь)

И впрямь, дело это такого рода, что трудно выполнить его чистыми руками. А к генералу Корнилову никакая грязь не пристала. В этом вынуждены признаться даже его враги. Корнилов не был ни проницательным политиком, ни беззастенчивым честолюбцем. Это был прямодушный и твердый солдат, дошедший до отчаяния вследствие двуличия, нерешительности и безволия, господствовавших в рядах той власти, которая возложила на него страшную ответственность верховного командования. Он прибегнул к государственному перевороту, как другие прибегают к самоубийству. Но даже в качестве бунтовщика он действовал открыто и честно. Ни одной капли демагогии или шарлатанства нельзя открыть в его мятежных воззваниях к войскам и к народу.

Можно считать исторически установленным, что внутренняя сила и идейная напряженность всякой революции соразмерны величию и героизму того лица, которое полагает конец данной революции. Действие здесь равно противодействию. Так, после пуританской революции в Англии пришел Кромвель; после якобинской великой революции появился Наполеон. Но уже парижская революция сорок восьмого года выдвинула лишь Людовика Бонапарта. А после восстания турок против Абдул-Гамида на поверхность всплыла опереточная фигура Энвер-Бея.

Энвер-Бея в русском мундире должно ожидать теперь и нам. Все мартовские эсеры падут перед ним ниц, как перед богом. Многие большевики с радостью примут места исправников, приставов и начальников охранных отделений. В палачах тоже не будет недостатка - тому порукой Выборг, Кронштадт и Гельсингфорс. А измученная, истерзанная страна, изверившаяся во всех громких словах, потому что их слишком часто повторяли перед нею, жаждущая спокойствия и мира извне и внутри, мира во что бы то ни стало и какой угодной ценою, провозгласит Энвера Наполеоном. Разница между ними скажется лишь в том, что Наполеон был героем победоносных войн, Энвер же окажется героем удачной и, если так можно выразиться, победоносной демобилизации. Спасибо ему и за это.

Во всяком случае, в высшей степени вероятным представляется следующее: наш Энвер будет излюбленным человеком Советов. При их помощи он сделает начальные шаги к возвышению. Некоторое время они будут противопоставлять его всем своим бывшим кумирам. А затем, когда наступит подходящий момент, он решительно и быстро покончит с ними, утвердив на их развалинах основы своей единоличной власти.

Речь. 1917,29 сентября (12 октября). № 229 (3971).

Петрищев А.Б. О РАЗОЧАРОВАНИЯХ И РАСПАДЕ

Наивные восторги первых послереволюционных дней сменились жестокими, хотя также несколько наивными, разочарованиями. Широкие обывательские круги уже не говорят о великой русской революции, - она кажется им «бессмысленным русским бунтом».

И, пожалуй, не только обыватели стали склонны к этому выводу. Разочаровалась публика и в самом русском народе. Это совсем не великий народ, каким его еще недавно называли, а пошехонцы, головотяпы, глуповцы, дикари, звери, «бунтующие рабы, недостойные свободы», славянский навоз, годный лишь для удобрения немецких полей... Один из сотрудников «Нового Времени» не постеснялся печатно заявить, что он стыдится своей принадлежности к дикому и варварскому народу... Разочаровались многие российские люди и в интеллигенции. Это уже не героическая русская интеллигенция, а бездарные фантазеры...

Нельзя сказать, что такое разочарование оригинально и беспримерно. Не оригинальны и не беспримерны прежде всего жалобы на бездарность интеллигенции, на полное отсутствие выдающихся людей. Достаточно небольшой цитаты, чтобы в этом убедиться. «Существует мнение, - читаем, например, у Олара в его “Политической истории Французской революции”, - что поколение, совершившее в промежуток времени с 1789 по 1799 г. столь великие и ужасные дела, было поколением гигантов... Это не более как ретроспективная иллюзия. В 1798 году, в эпоху этих воображаемых гигантов Ролан писала в своих мемуарах: “Франция как бы обнищала людьми; недостаток их в эту революцию поистине изумителен, кругом почти только одни пигмеи...” Это -противоположная пессимистическая иллюзия, игрушкою которой обыкновенно оказываются современники»...

Сейчас мы живем в эпоху великих и ужасных дел. Поколение, совершающее их, может быть названо поколением двух революций (пятого и семнадцатого годов). Быть может, впоследствии наши потомки впадут в ретроспективную ошибку и сочтут нынешнее поколение поколением гигантов. Современники же склонные говорить:

- События велики, ужасны, а люди ничтожны, бездарны, пигмеи...

Можно подумать, что нынешнее поколение интеллигенции не так уж бездарно. Вероятно, оно не выше и не ниже среднего.

Тоже, разумеется, надо сказать и о народе... Легко представить, с каким ужасом французские образованные люди 1798 г. слушали крики голодной бунтующей толпы во время одного из острых продовольственных кризисов:

- Дайте нам такого короля, каким был Робеспьер.