Революция

Тойво удалось, наконец-то, изловить Куусинена и сообщить ему о делах в Турку.

— Тюрьму, говоришь, построили? — как-то рассеянно переспросил он.

— Тюрьму? — снова переспросил Отто, словно бы проснувшись. — Ты понимаешь, что это значит?

— Понимаю, — внезапно похолодев, догадался Тойво. — Царь?

— Именно! — даже махнул рукой Куусинен, вероятно в охватившем его возбуждении.

Деваться Николаю с семьей было некуда, он болтался без дела в Царском селе, вот его и вывезут поближе к европейским границам. В самом деле, все монархи в Старом Свете — братья и сестры, уж они обязательно позаботятся, чтобы вытащить своего родственника из гнезда революции. Дадут Вове Ленину сто миллионов тысяч долларов и спасут последнего российского монарха в гуманных целях.

Это открытие не давало никаких политических и иных дивидендов. Помогает Таннер Совету Народных Депутатов — пусть себе напрягается. Корысть у него, конечно, какая-то имеется, но геморроя с доставкой, охранением и обслуживанием столь важной персоны было во много раз больше.

31 декабря 1917 года в России издался декрет о полной самостоятельности Финляндии. 4 января 1918 года этот декрет был утвержден Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом, и к товарищу Ленину прибыли в гости сенатор Свинхувуд и социалист Таннер с обслуживающим персоналом. Владимир Ильич не стал ходить вокруг и около, достал из кармана сложенный в четыре листок рукописного текста, шлепнул на него печать «Уплачено» и протянул, было, финской делегации, тянущейся к бумажке своими корявыми пальцами.

Но тут, откуда ни возьмись, словно из-под пола, вырос товарищ Бокий собственной персоной.

— Ты, что же это, товарищ Бланк, государственным имуществом распоряжаешься? — прошипел он так громко, что стены Зимнего Дворца зашатались.

Глеба понять было можно: он еще не закончил своих поисков на древней земле Маа (maa — земля, по-фински). Можно сказать, он только к этим поискам приступил, одно открытие влекло его к другому. Да, вдобавок, художник Рерих где-то в карельских скалах медитировал, постигая свою Шамбалу — его упускать из виду было никак нельзя. А тут — другая страна, визовый режим и прочая канитель.

— Пошел вон! — сорвался на крик Ленин и сделал добрые-добрые глаза. По праву многолетней дружбы ему прощалось любое обращение к Бокию.

— Эх, — только и вздохнул Глеб и ушел в офис к своим секретаршам: раскрепощенность трудового народа не должна была ограничиваться просто революцией, по ее стопам следовала дочернее предприятие, именуемое «сексуальной революцией».

— Так что мне передать моему народу? — строго вопросил сенатор Свинхувуд, недавно вернувшийся из Сибирской каторги, где мотал свой срок по причине разногласий с царскими порядками.

— Как — что? — удивился вождь пролетариата. — Наш пламенный привет.

Удовлетворившись вытянутыми лицами финской делегации, Ленин захихикал и добавил:

— Шутка (шутка из Гайдая — «Иван Васильевич меняет профессию»)!

Он отдал декрет и убежал по своим делам.

— У большевиков слова не расходятся с делом! — сказал выдвинувшийся из-за шкафа товарищ Сталин. — Поздравляю вас с обретением независимости! Ура, товарищи!

Финны нестройно провыли «ура» и достали из-за пазух коньяк, ветчину и сыр — нужно было это дело, как следует, отметить.

Куусинен, не включенный в делегацию, о свершившейся независимости узнал через день. Вроде бы все хорошо, да что-то нехорошо.

Эдускунта работала, не покладая рук — голосовала и голосовала. Сформированное временное правительство, в принципе, ничего нового не изобретало. Процедура изменения властных полномочий не подразумевала уничтожений прежних государственных институтов. Какое бы ни было государство: пролетарское, буржуазное, средневековое — оно всегда зиждилось на одних и тех же столпах, произрастающих из одного корня. И корень этот всегда и во все времена был один и тот же — сохранить власть любой ценой.

Финляндия, утратившая царское главенство, обрела премьер-министра. Свинхувуд принял на себя обязанности управления страной. Дело-то, конечно, хорошее, да слишком много вокруг советников, кто лучше всего знает, как управлять. Надо сделать свой выбор, кому доверять, а кому — не очень. В парламенте заседало 118 представителей буржуазных кругов, и всего лишь 88 социал-демократов. Понятное дело, куда клонилась чаша законотворчества.

В середине января Таннер попросил встречи с Куусиненом. Отто догадывался о теме разговора и нисколько не возражал обсуждать судьбу своей страны с таким же, как и он сам, социал-демократом.

— Ку-ку, — сказал Таннер.

— И тебе ку-ку, — ответил Куусинен.

Сложившийся за долгие годы борьбы с царским режимом конспиративный язык был знаком и тому, и другому.

Обменявшись любезностями по поводу и без повода, они перешли к делу.

— То, что мы теперь де-юре самостоятельны, де-факто вызывает сомнение, — сказал Вейно.

— Ну, независимость — это такой пирог, который сразу в рот, не запихать — согласился Отто. — Только по кускам.

— Страна на пороге голода, — заметил Таннер.

— Лишние едоки только усугубляют дело, — не стал возражать Куусинен.

— Свинхувуд потянет?