Революция

Да, в принципе, Тойво и не рассчитывал на продолжение образования. Денег на это дело не было ни у кого. Скопленных резервов в сейфе «Чудного союза», ака «Совершенство» тоже было не то, чтобы порядочно. Купить какой-нибудь простецкий пуукко хватало, но на что-то серьезное — нет. Он уже год был председателем местного отделения общества, ребята и девчонки смотрели на него с уважением, былой зиц-председатель скрылся в неизвестном направлении, вероятно — на повышение ушел. Вместе с ним скрылись накопленные Тойво сбережения. Осталась расписка, что пятьдесят марок отправились в фонд революции.

Пенять было не на кого, потому что странный разговор с зиц-председателем перед его избранием объяснял все произошедшее с его накопительным фондом.

— Тойво, — спросил тот. — Ты готов пойти на некоторые жертвы в деле революции?

— Нет, — ответил он.

— А помочь ближнему готов?

— Нет, — снова проговорил Антикайнен.

— А почему? — искренне удивился зиц-председатель.

— Так не знаю я таких ближних.

— Ну, тогда ничего другого не остается: твои деньги в обмен на должность председателя, — сказал зиц-председатель. — Ты даешь свои марки в долг социал-демократам, тебе в долг дают председательство.

Обмен не являлся чем-то предосудительным, поэтому можно было его рассматривать.

— А на кой мне быть председателем? — начал рассмотрение Тойво.

— Ну, решать можно, кому что делать, кому за что отвечать. Девчонки будут глазки строить, и можно с ними обниматься. Да и при поступлении на работу, опять же, преимущества. Ну, как?

— Подумать, конечно, следует. Полагаю, это много времени отнимает.

Но зиц-председатель хлопнул его по плечу и назначил в местном отделении «Совершенства» выборы. Тойво никто выбирать не хотел, но и сам никто не хотел выбираться.

В итоге, Тойво выбрали.

Зиц-председатель дал ему ключи от сейфа, журнал со списком личного состава, перечень мероприятий, спущенных с головной организации, обнял за плечи одну из печальных и томных «совершенок» и ушел с ней в свое будущее. Вероятно, у девушки на некоторое время будущее обещало быть похожим. Вопреки решению бакалейщиков-родителей.

На удивление, руководство не причиняло никаких сложностей. Антикайнен даже ввел в норму изучение двух «боевых листков» — местного «Oma maa» и столичного «Рабочего». Это понравилось куратору, который образовался сразу после ухода зиц-председателя. Его звали Тертту, и первым делом он изъял ключ от сейфа, в котором начал прятать какие-то свои бумаги и револьвер огромного бутафорского вида.

Видимо, поэтому среди надзорных органов возникло подозрение, что «Совершенство» — не развивающая организация подрастающего поколения, а ячейка социал-революционеров.

Во втором десятилетии нового века было, вероятно, модно жить революцией, работать революцией, дышать революцией. Не той революцией, когда штыком в бок, гильотиной по шее, а другой, гипотетической и аморфной. На деле же весь народ, в том числе и полицейские держиморды привыкали к мысли о социал-демократах, меньшевиках, эсерах и анархистах, о том, что без этого как-то и не прожить. Это было своеобразным прологом расовой и религиозной «толерантности», наступившей в мире всего лишь век спустя. Итог всегда один, и он — кровав.

Обзавестись закадычными друзьями Тойво не получалось, потому что все ребята его круга были постоянно чертовски заняты всякими работами. Ребята не его круга в свой круг его не принимали. Да он, вообще-то, в этот круг полицаев и всяческих барыг и не стремился, полагая его «порочным кругом». У него возникли на удивление теплые отношения с главным редактором «Рабочего» Куусиненом.

Отто обладал удивительной способностью превращать непонятные вещи в достаточно простые для восприятия, разбивая их на фрагменты, зачастую просто обойденные вниманием. Из разрозненных кусочков, чья логика становилась понятной, постепенно вырисовывалась вся картина. Редактор очень скептично относился ко всяким модным идеям революций. Да и к государственным устоям он относился пренебрежительно.

— Мой юный друг, — говорил он Тойво. — Никогда не доверяй государству. Довелось мне быть на выступлении одного картавого русского из Швейцарии. Зовут его Вова Ульянов. Очень мутный человечек, однако, только он единственный в мире обозначил, что же такое «государство», как таковое. Он сказал, что оно — это всего лишь машина, поддерживающая власть одного класса над другим.

— Почему — машина? — удивлялся Тойво. — А как же люди: министры всякие, генералы и царь, либо президент? Да и пролетариат?