Революция

— Тогда нам ничего другого не остается, кроме, как договориться: кто и что делает, коль возникнет ситуация. У меня есть предложение.

— Ну? — Ритола в своем углу перестал тереть пряжкой о бетон.

— Ты — бегун, стало быть, тебе — бежать, — сказал Тойво. — Вернее, побежим мы оба, только ты быстрее ветра помчишься в Каяни в штаб-квартиру шюцкора. Ведь должен там быть такой штаб!

— Должен, конечно, — согласился Вилье. — Ну, даже если я побегу, что с тобой?

— И я ударюсь в бега, — ответил Антикайнен. — Только поблизости где-нибудь. Займу оборону и стану отстреливаться. Буду держаться до твоего прихода с подмогой. Только уж ты постарайся не медлить.

— А как мы узнаем, что возникла ситуация? — спросил Ритола.

— Сориентируемся по обстановке, — пожал в темноте плечами Тойво. — Главное: действовать решительно и не колебаться. Всегда помнить, что эти масоны-революционеры, не моргнув глазом, зарезали человека. Их словам — не верить, но я буду верить в тебя, а ты — в меня. Без веры, брат, никуда — даже на тот свет. Мы обязаны выбраться. Нас послал сам Куусинен, как же мы вправе его подвести?

Больше они не произнесли ни слова, сосредоточившись на заточке пряжки и расчески. Выбор-то в действиях был небогат. Но холод и сырость отступили. Также, как и отступила безнадежность. От них не ожидают никаких действий, стало быть, это и есть их шанс.

Тойво в сотый раз прокручивал в голове дорогу к этой одинокой кирхе. Ему надо было найти место, где бы можно было обороняться. Причем, так, чтобы это продлилось долго-долго, до самого прихода шюцкора. В том, что его товарищу удастся поднять отряд самообороны, у него не было сомнения. Револьвер с пятью патронами висел в котомке на сосне, там же был замечательный нож-пуукко.

Если недоброжелатели не озаботятся каким-то образом достать его собственность, то уж он свое достояние никогда не оставит на произвол ветра и сучьев.

Все, кого он здесь наблюдал, не выглядели бедными людьми, не выказывали ни малейшего намека на свою нужду или нищету. Даже их конвоир в сауна-коти (баня-дом, в переводе) был какой-то вальяжный и уверенный в себе. Такие люди по деревьям сами лазить не будут. Наймут, в крайнем случае, лазальщика, поманят его копеечкой, вот и весь сказ. Но пока таковых здесь нет. Кроме одного — его самого, Тойво Антикайнена.

Он продолжал точить свою расческу.

  — Church bell clinging on trying to get a crowd for Evensong   Nobody cares to depend upon the chime it plays   They're all in the station praying for trains   Congregations late again

   It's getting darker all the time these flagpole days   Drunk old soldier he gives her a fright   He's crazy lion howling for a fight.[6]

Когда за ними пришли, и пряжка, и расческа уже были готовы для того, чтобы одной из своих заточенных кромок можно было поцарапать кожу. Это — если не прикладывать никакого усилия. Что будет, если постараться с усилием — вскрытие покажет.

10. Черная месса

Ночь была совсем безветренной и бесшумной, ни со стороны озера, ни со стороны леса не раздавалось ни единого звука. Природа замерла, а сверху на черном небе насмешливо перемигивались звезды.

На этот раз конвоиров было двое, и одеты они были весьма странно, напоминая своим гардеробом монахов-инквизиторов, как в книжках. Просторные одеяния, перехваченные на поясе грубыми веревками, полностью скрывали очертания фигур, а надвинутые глубоко на глаза капюшоны лишали возможности определить кто это — мальчик или девочка.

Кто бы это ни был, но у них имелось оружие, которое и было продемонстрировано из широких рукавов. В ответ на этот показ можно было тоже предъявить свое вооружение, но сомнительные режущие кромки против револьверов выглядели несерьезно.

Не произнеся ни слова, дулами пистолетов пленникам задали маршрут движения, и те, конечно, пошли. На сей раз путь их лежал мимо сауна-коти, мимо каких-то строений, и оканчивался, судя по всему, у темного силуэта кирхи.

Тойво предполагал изначально, что в таком месте должна располагаться часовня — никак не сам церковь. Но теперь, подходя ближе, усомнился в своих домыслах. Строение выглядело несколько более масштабным, нежели место, где мог помолиться любой, кому душа пожелает, а поп в ней появлялся только по праздникам, либо по специальному приглашению. Масштабность эту, несомненно, добавлял алтарь. А если есть алтарь, то при нем и священник должен быть. Конечно, с улицы-то ни алтаря, ни прохаживающегося по нему попа не видно, но они не могли не быть. Они могли только быть.

Только вот темно вокруг, как в овощехранилище. И луны почему-то не видно, лишь звездный свет струится с неба. Струйки этого света, конечно, жиденькие, но они все же позволили увидеть рядом с церковью застывший в одинаковых позах народ.