Революция

Голый народ начал шуметь и двигаться. Женщины, закрыв глаза, принялись издавать приглушенные стоны, мужчины — гаденько кряхтеть и скалиться. Все они дружно закачались из стороны в сторону, руками поглаживая свои потные тела. Если бы можно было стошнить, то и Вилье, и Тойво это бы непременно проделали. Но они были голодны уже десять часов, так что такое развитие событий само собой исключалось.

— Casarem ohorela caba Pire: das zodonurenusagi cab: erem ladanahe, — торжественно возвестил Мессир и сделал паузу. Покопался где-то в подставке для Святого писания и выудил кожаную флягу.

— Сейчас полакает святой водички и дальше примется орать, — заметил Ритола.

Пока Мессир судорожно делал глоток за глотком, прочий народ замер и затих, словно кто-то нажал на паузу. Только неугомонный толмач, то есть, Резчик, вполголоса интерпретировал прозвучавшую фразу:

— Я учредил для вас закон, управляющий святыми, и передал вам жезл в своей высочайшей мудрости.

На щеках у Распорядителя заиграл румянец, он оторвался от фляги, сдержанно рыгнул в кулак и продолжил.

— Pilahe farezodem zodenurezoda adama gono ladapiel das home-tone: soba ipame lu ipamus das sobolo vepe zodomeda poamal, od bogira aai ta piape.

Голые застонали и закряхтели с удвоенной энергией.

— Вы возвысили свои голоса и присягнули Ему — тому, кто живет, торжествуя, у кого нет ни начала, ни конца быть не может; тому, кто сияет как пламя посреди ваших дворцов и правит средь вас, как жизненное равновесие, — объяснил смысл слов «умник».

Тойво внезапно ощутил, что ему холодно, и озноб пробирает его до самых костей. Рядом зашмыгал носом Вилье — вероятно, и ему сделалось зябко. Прочие же участники церемонии, наоборот, покрылись потом. Или они были закаленными ребятами, или холод их уже не брал.

Антикайнен почувствовал головокружение и легкую тошноту. Заболел он, что ли с таких приключений? Взгляд его нечаянно остановился на Чаше, точнее, на ее перевернутых глазах. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что и она смотрит на него. Да что там смотрит — она вперила в него свой взор, что называется, просто сверлила его своим взглядом.

  Letэs have a Black celebration, Black Celebration Tonight  To celebrate the fact of another black day that we've seen the back  I look to you how you carry on when all hope is gone.

  Can» t you see?  Seem like paradise your optimistic eyes  To someone like me.  I want to take you in my arms  Forgetting all I couldn't do today  I look to you and your strong belief  Me, I want relief tonight

   Consolation I want so much  Want to feel your touch tonight  Take me in your arms forgetting all you couldn't do today.[7]

— Piamoei od Vaoah! — перешел на крик Мессир. Да, у него, бесспорно, здорово получалось выступать перед народом. Особенно — голым народом, который после этого вопля начал разбиваться по парам, тройкам и даже четверкам.

— Посему же, покажись немедленно! — донесся до слуха Тойво, словно откуда-то издалека перевод Резчика.

У него разом потемнело в глазах, в ушах раздался звон, сердце бешено забилось и, вдруг, остановилось. Церковь, развернутая в своем бесстыдстве Чаша, истекающие похотью мужчины и женщины, одинокий «умник»-толмач, товарищ по несчастью Вилье — все это куда-то делось. Остался только белый свет вокруг и козел, сидевший почему-то на корточках. Ни пола под ногами, ни потолка над головой — ничего. Только свет, козел и он.

— Пан или пропал? — спросил козел вполне по-человечески.

— Пан, — не задумываясь, ответил Тойво.

Козел принялся смеяться блеющим смехом.

— Точно, — сказал он. — Пан — это я.

Антикайнен не удивился. Удивляться тут как раз было нечему. Он заснул, стоя в церковном зале, и теперь грезит разговаривающими козлами. Это все голая поэтесса, будь она неладна! Ее взгляд обладает гипнотическими свойствами. Вот он и поддался. Нужно срочно пробуждаться. Но как?

Надо пустить кровь — вот и все: избавление от сна гарантировано. Он достал из кармана расческу с заточенным краем и повертел ее в руках. Вскрыть вены козлу — вон он с каким любопытством смотрит — был бы лучший вариант. Но до него не дотянуться — руки коротки. Тогда придется это сделать самому себе.

Тойво осторожно провел острой кромкой по левой ладони и сморщился от боли. Эк, его торкнуло! Порез саднит даже во сне. Крови собралось целая ладошка. И что теперь? А теперь брызнуть ею на животное.

Он махнул рукой, и багровые капли веером полетели в козла. Тот не попятился и не попытался уклониться. Кровь, долетая до его шерсти, с шипением испарялась. Проснуться Антикайнену не удавалось.