Революция

— Ноги ему переломать! — донеслись до ушей Тойво восклицания. — Поджарить его, как следует! Утопить подлеца! За ребро подвесить!

«Черт», — подумал Тойво. — «Как же неловко-то!»

Невиновные чувствуют себя виноватыми, а виновные ничего не чувствуют (фраза из эстонского фильма 2015 года «1944»). Ему отчего-то было стыдно за себя, раз совсем незнакомые люди принимают его за какого-то вора. Им так, вероятно, легче объяснять непонятную ночную перестрелку, легче не вступать в противоречия с «полицейскими» охранниками церкви, да просто — легче не думать.

Деревенские жители — люди приземленные. Может быть, они и не лишены сострадания, не откажут прийти на помощь в тяжелую минуту, но ими непозволительно легко манипулировать. Каждый крестьянин — это потенциальный барыга. Просто у кого-то это дело лучше получается, а у кого-то — хуже. Сбившись в толпу, они предпочитают следовать за каким-нибудь негодяем, все недостатки которого легко гасятся способностью врать в три короба, да высказывать вслух мелкособственнические чаяния той же толпы. Крестьянам не нужно, чтобы им говорили о трудностях, им нужно, чтоб указывали на виновных в этих трудностях. Причем, чтобы не упоминали об их самих. А виновных — действительных, либо мнимых — на вилы.

Поэтому Тойво понимал, что любые его слова, обращенные к собравшемуся народу, будут тщетны. Его уже обвинили, теперь дело за малым: казнить. Любопытно лишь то, что никто даже не заикнулся о том, чтобы сдать его в суд. Ну, вообще-то, суду умные люди никогда не верили, а глупые — подсознательно ему не доверяли, но в случае с Антикайненом — почему бы и нет! Ему нужно было выигрывать время.

— Эй вы, селяне! — крикнул он, что было духу. — Вас дурачат! Судите меня, но не здесь!

Тойво бы еще чего-нибудь крикнул, да захлебнулся словами — поэтесса ужасно ловко ударила его своей ножкой прямо под живот. Это было чрезвычайно больно, парень упал на колени и скорчился.

Тут в сарай вошли еще несколько человек, один из которых, старший, на немой вопрос Чаши только руками развел.

— Не поймали пацана! — сказал он. — Пришлось спешиться, когда догнали его по дороге, потому что в лес он свернул, едва нас расслышал. Там же один кочки, да валуны — не больно-то на лошади поскачешь. А бегает парень — будь здоров! Километров пять его гнали, да все больше отставали. Дьявол, а не человек — так обычные люди носиться не могут.

— Что делать-то будем? — старший огляделся вокруг. — А куда Мессир подевался?

— Местное население успокаивает, — ответила дама. — Делать нечего: этого повесим и разойдемся. Надо какое-то время переждать. Думаю, времени у нас предостаточно, пока второй беглец тревогу в городе поднимает. Потому что, во-первых, не сумеет он все-таки столь быстро до Каяни добраться. А, во-вторых, кто его там слушать-то будет?

— Эй, — подал голос с пола чуть пришедший в себя Тойво. — А как же пытать? Вы же грозились нос мне отрезать, руку оторвать, ноги переломать, огнем пощекотать, водой топить, за ребро поддеть!

— Это кто ему столько наобещал? — удивился старший. — Распорядитель, что ли?

— Мессир, Мессия — какая разница? — возмутился Антикайнен. — Уговор дороже денег.

— Ты вот что, парень, — присел перед ним на корточки главный из новоприбывших людей. — Не придуривайся. Мы, конечно, сатанисты, но не маньяки. Садизм, мазохизм — только по взаимному уговору. Мы свободные люди, для нас насилие — вынужденная мера.

— А я бы над ним поработала! — сказала, вдруг, поэтесса и мечтательно вздохнула. — Уж по кусочкам бы его разрезала.

Произнесено это было таким тоном, что ни у кого в сарае не возникло сомнения в правдивости ее слов. Тойво поерзал по полу. Из всей этой банды полудурков Чаша была самой опасной. И поп тоже. Прочие — марионетки, любители денег и острых ощущений. В самом деле, не могут же все их усилия и проявленное рвение быть абсолютно безвозмездными!

Тут в сарай вернулся поп и провел рукой по лицу, словно вытирая пот.

— Утомился селянам вещать — им казнь подавай! — досадливо произнес он. — Конечно, это можно устроить, вот только потом придется с властями разбираться — кто-нибудь обязательно стукнет в полицию. А нам это надо?

— Теперь что делать? — опять задал вопрос старший. Он снова объяснил неудачу их погони за Ритолой.

— Этого, конечно, повесим, — Распорядитель кивнул, как на бревно, на Тойво. — Но сначала нужно тела наших павших товарищей обрядить. Я договорился насчет гробов, сейчас их привезут. Придется потом усопших по семьям развезти и объяснить внезапную кончину их близких. А затем будем ждать и готовиться к следующему благоприятному моменту. Деньги вы перед отъездом получите.

С этими словами он вышел прочь. За ним потянулись и остальные люди. Только поэтесса слегка подзадержалась. Она подошла к Тойво и, нарочито томно облизываясь, сказала:

— А я к тебе скоро вернусь, и мы поговорим по душам. Чтобы быть повешенным только шея нужна в исправном состоянии, все прочие органы — без надобности. Так что жди меня, мальчишка. Я тебя скоро очень удивлю.