Революция и семья Романовых

7 марта Корнилов назначил полковника Е. С. Кобылинского, служившего в лейб-гвардии Петроградском полку и после ранения лечившегося в царскосельском госпитале бывшей императрицы, начальником Царскосельского гарнизона. Одновременно комендантом Александровского дворца – резиденции Романовых – был назначен ротмистр Коцебу, принадлежавший к аристократическим кругам; его брат долгое время состоял адъютантом великого князя Николая Николаевича. Монархистам Кобылинскому и Коцебу поручалась охрана бывшего монарха и его супруги. Утром 8 марта Корнилов, его начальник штаба генерал Рубец-Массальский, Кобылинский и Коцебу прибыли в Царское Село. Приказав всем «остаться за дверью», Корнилов вошел к Александре Федоровне и объявил ей об аресте[166].

В интервью, опубликованном в газетах (например, в «Русской воле»), Корнилов изображал эту акцию в «революционных» красках: рассказывал, как он «сурово» объявил правительственное распоряжение и как «билась в истерике» императрица. Но, по свидетельству некоторых придворных, дело обстояло совсем иначе. Корнилов держался с большой светскостью, уверял, что арест – чисто предупредительная мера, действующая только до момента предстоящего отъезда в Англию и т. п. В ответ Александра Федоровна выразила надежду, что Корнилов понимает ее положение, так как сам долгое время был лишен свободы, находясь в австрийском плену[167].

7 же марта Временное правительство направило в Могилев за отрекшимся императором четырех своих комиссаров: А. А. Бубликова, С. Ф. Грибунина, В. М. Вершинина и С. А. Калинина.

Ставка устроила Николаю Романову торжественные проводы. В помещении дежурного генерала были собраны офицеры, к которым отрекшийся царь обратился с прощальной речью. В ней, между прочим, он подчеркнул, что решение об отречении принято им «бесповоротно». Это дает основание думать, что во время пребывания Николая в Могилеве (после приезда из Пскова) среди чинов Ставки могли вестись какие-то разговоры о «незаконности» отречения, о его отмене и т. п. Конечно, в Ставке существовали антицаристские настроения, вызванные раздражением против Распутина, Александры Федоровны, слухами о сепаратном мире и т. д.[168] Так, явно в угоду им Алексеев почти сразу же удалил из Ставки Фредерикса и Воейкова, подозревавшихся в принадлежности к «немецкой партии». Тем не менее, верно также и то, что дофевральский критицизм многих генералов и офицеров в отношении Николая II и его окружения начал быстро таять уже в первые дни революции, когда им становилось ясно, что события приобретают совсем не тот характер, какой бы им хотелось. По воспоминаниям очевидцев, во время прощания Николая с офицерами Ставки раздались рыдания, один офицер-конвоец упал в обморок, с другим случилась истерика

[169]. И это отнюдь не «живописания» оставшихся у разбитого корыта монархистов. Сцена прощания Николая Романова в Станке идентично описывается разными мемуаристами.

8 марта комиссары Временного правительства, приняв Николая II и 47 сопровождавших его лиц, двинулись в обратный путь, в Царское Село. «При отъезде поезда, – сообщали они в докладе Временному правительству, – не было ни приветствий, ни враждебных возгласов»[170]

. Бывший царский поезд с арестованным полковником Николаем Александровичем Романовым отошел от станции Могилев буднично, как отходили отсюда другие многочисленные поезда… С момента отъезда из Могилева комиссары со всех станций телеграфно сообщали Временному правительству о движении поезда. Этот факт дополнительно свидетельствует о том, что в Петрограде серьезно опасались монархической контрреволюции на фронте. В пути в вагон комиссаров приходили депутации, вручавшие пожертвования «на пользу революции». Такие пожертвования внесли даже бывшая царская прислуга и чины дворцовой полиции, ехавшие в поезде вместе с отрекшимся царем. Еще несколько дней тому назад холуйствовавшая перед Николаем Романовым, эта мелкая царедворческая сошка сегодня уже холуйствовала перед Временным правительством. Впрочем, не только лакеи и охранники бросили своего вчерашнего повелителя. Точно так же вскоре поступили и царедворцы «с положением». Когда утром 9 марта поезд с арестованным Николаем пришел в Царское Село, бывшие свитские, по словам начальника Царскосельского гарнизона полковника С. Кобылинского, «посыпались на перрон и стали быстро, быстро разбегаться в разные стороны, озираясь по сторонам, видимо проникнутые чувством страха, что их узнают… Сцена была весьма некрасивая»[171].