Революция, или Как произошел переворот в России

Председатель. – «2 марта, 4½ часа. Сейчас узнал в поезде государя, что события идут все страшнее и неожиданнее. Сегодня ждали и ждут приезда сюда, к государю, членов Государственной Думы Гучкова и Шульгина; государь хочет их принять. Мы должны были выехать в 3–4 часа, но в виду этого приезда, отъезд отложен. В это время случилось следующее: государь получил телеграммы от Николая Николаевича, Брусилова, Эверта и заявление Рузского с просьбой, с мольбой на коленях отказаться от престола и передать его Алексею Николаевичу при регентстве великого князя Михаила Александровича. Государь, дабы не делать отказа от престола под влиянием Гучкова и Шульгина, неожиданно послал ответ телеграммой, с согласием отказаться от престола. Когда Воейков узнал это от Фредерикса, пославшего эту телеграмму, он попросил у государя разрешения вернуть эту телеграмму. Государь согласился. Воейков быстро вошел в вагон свиты и заявил Нарышкину, чтобы он побежал скорей на телеграф и приостановил телеграмму. Нарышкин пошел на телеграф, но телеграмма ушла, и начальник телеграфа сказал, что он попытается ее остановить. Тогда Нарышкин вернулся и сообщил это, то все стоящие здесь, Мордвинов, Штакельберг и я, почти в один голос сказали: «Все кончено». Затем выражали сожаление, что государь так поспешил, все были расстроены, поскольку могут быть расстроены эти пустые, эгоистичные в большинстве люди. Долгое время государь гулял между нашими поездами, на вид спокойный, и сказал только: «Мне стыдно будет увидеть иностранных военных агентов в ставке, и им неловко будет видеть меня». Слабый, безвольный, но хороший и чистый человек, он погиб из-за императрицы, ее безумного увлечения Григорием, – Россия не могла простить этого, создавала протесты, превратившиеся в переворот». Вы не знаете, какого содержания телеграмму, по поручению бывшего императора, послал граф Фредерикс всем главнокомандующим фронтами?

Дубенский. – Кажется, они прислали государю телеграмму.

Председатель. – Что они прислали – это устанавливается, и вы об этом изволите говорить, но какова была ответная телеграмма, которую вы считали в этот момент уже посланной?

Дубенский. – Которую задержали? Это, кажется, была телеграмма Родзянке. Это несколько не так. Оказывается, телеграмму писал Рузский, и сам ее послал, и потом я узнал от Нарышкина, что когда он пошел к Рузскому, Рузский сказал, что он телеграмму не вернет, а сам лично доложит государю императору, и она, кажется, пошла.

Председатель.

 – Вы в этот момент были за конституцию, но при конституционном государе Николае II?

Дубенский. – Для нас это было так неожиданно. Мы думали, что у нас будет конституция при Николае II, а когда все это так случилось (я не могу сейчас детально рассказать), то мы думали, что, конечно, Алексей Николаевич останется, хотя он больной. Тут было очень много разговоров о том, кто при нем останется. Государь и семья должны уехать. Кто будет воспитывать?

Председатель. – «Оказалось, что телеграмму Рузский не успел передать, она задержана до приезда Гучкова и Шульгина. Долго разговаривали все, и Воейков, по моему настоянию, пошел и сказал государю, что он не имеет права отказываться от престола только по желанию Временного правительства и командующих фронтами – Брусилова, Эверта, Рузского и Николая Николаевича. Я доказывал, что отречение вызовет междоусобицу, погубит войну и затем Россию».

Дубенский. – Я помню, я говорил ему, что так, кустарным образом, нельзя это делать: приехали два или три члена Государственной Думы и сказали. На меня это произвело страшное впечатление. Можно изменять правление, но это должно быть обставлено известной законностью, обсуждением, а так, второпях, между Псковом и Дном, получить эти сведения, на меня это произвело ужасное впечатление. Должен сказать, что все эти соображения были совершенно не признаны государем императором.

Председатель. – Какие соображения?

Дубенский.

 – Относительно того, что нужно обсудить, переговорить, кому и как передать. Насколько мне известно, он к этому отнесся довольно спокойно: «Раз этого желают, раз командующие армиями написали, приехали представители, значит, воля божья».

Председатель. – Вам представлялось это в пышных торжественных формах?

Дубенский. – Не пышных и торжественных, а более обставленных. Я к этому акту относился гораздо более серьезно и говорил, что нельзя таким кустарным образом делать, я говорил (может быть, я даже не хорошо выразился), что так можно только эскадрон сдать.