Революция, или Как произошел переворот в России

Председатель. – «Ген. Клембовский говорил, что возбуждение против этих лиц очень велико среди офицеров и солдат ставки. Ген. Алексеев должен был докладывать государю об этом вопросе. Надо сказать, что очень многие признавали вполне соответственным это сделать, ибо гр. Фредерикс, по старости, а Воейков, по своим свойствам, много принесли вреда государю и России своими несомненными симпатиями немецкой партии в России. Все немцы имели оплот у гр. Фредерикса и Воейкова. Сильнейшая и опаснейшая партия имела оплотом этих людей». Генерал, вы опять возвращаетесь к этой мысли. Хотелось бы ее несколько углубить. Хотелось бы, чтобы вы совершенно откровенно, прямо, в виду важности задач Комиссии, которая должна выяснить истину, не глядя на лиц, не щадя отдельных личностей, ради интересов государства, сказали все, что вам известно. Ведь это красной нитью проходит через ваш дневник.

Дубенский.

 – Я ничего не скрываю. Должен сказать, что я один из страшных противников немцев. Я был с ними не в хороших отношениях. Мой сын ушел из конной гвардии по раздору с немецкой партией, но по долгу совести, именно, сознавая важность моих показаний, я говорю, вам то, в чем не сомневаюсь, – граф Фредерикс не предатель России; но он, конечно, очень сочувственно относился к немцам. И, опять-таки, к каким немцам? К разным баронам, к немецким фамилиям; не к шпионам-немцам, но к немецкому влиянию. Он мне часто говорил: «Знаете, какой вздор говорят, что такой-то барон предатель. Совершенно это неверно, все мы очень хорошо служим государю». Что касается Воейкова, то я не большой его поклонник, но должен сказать, по совести, что я не считаю его способным поддерживать немецкий шпионаж. Нет, он этого не делал. Он тоже верил, что русские немцы-бароны не вредны России, что они могут быть даже оплотом царя. Вы задали мне вопрос, и я могу высказать целый ряд соображений, но сказать прямо, чтобы около Фредерикса и Воейкова образовалась такая вредная для нас, русских, партия, – этого я не могу. Мы с Орловым и Дрентельном были большими противниками этой партии, мы признавали, что они враги, что дается ход немецким людям, а русские затираются. Но все-таки по совести сказать, чтобы они продавали наши интересы, я не могу. Дмитрий Павлович ушел из конной гвардии из-за немецкой партии. Но опять-таки должен сказать, что там есть немцы-офицеры, которые, может быть, были неприятны Дмитрию Павловичу и моему сыну, но они были прекрасные, строевые, боевые офицеры. Они теснили нас, русских людей, не давали нам ходу. Я, старик генерал, был вызван, без всякого моего желания, сопровождать государя, и я был на четвертом месте после барона Штакельберга – мальчишки. Это неприятное свойство, но я должен по совести сказать, что я голову прозакладую, что Штакельберг не изменял России. Нужно так понять, что они нам очень тяжелы, они нам не соответствовали…

Председатель. – Кто это они? Когда вы говорите «партия», вы предполагаете не просто 10 людей с немецкими фамилиями, но 10 немецких людей, которые соединились в нечто единое.

Дубенский.

 – У нас же была целая комиссия по борьбе с немецким засильем.

Председатель. – Это были специальные цели и задачи совершенно реальные – уничтожить немецкое землевладение. Но, когда вы, говоря о жизни гвардейских полков, о жизни кружка придворных, употребляете это выражение «немецкая партия», тогда естественно напрашивается вопрос.

Дубенский.

 – Я хочу сказать, что они всегда поддерживали друг друга, получали придворные чины, потом, все они поклонники большой немецкой культуры. Они нас, русских, до известной степени презирали; но я убежден, что ни один офицер конной гвардии, носящий немецкую фамилию, не изменит, хоть вы его четвертуйте. Точно также я не могу себе представить, чтобы Фредерикс мог изменить России. Он приносил, может быть, большой вред тем, что, вместо того, чтобы на том же месте сидел Петров, Кочубей, сидел Фредерикс. Что он немец по происхождению, это так, но сказать про него, что он сознательный предатель, этого не могу. Если бы сидел русский человек, если бы это Воронцов{222} был, он бы на наших с вами душевных клавишах глубже играл бы. А это старый 78-летний человек, – сколько раз я приходил к нему с негодованием; сидит – кукла. Виноват не он, что он там был, а те, кто его держали.

Председатель.

 – Он имел склонность ко всему немецкому, как вы говорите; он, очевидно, и входил в состав этой группы лиц?

Дубенский. – Группа этих лиц огромная. Вы об этом знаете. У нас в Петрограде немецкое засилье было очень развито; но про тех, кого я знаю из немцев, я не могу сказать, что они предатели.

Председатель. – Укажите реальные признаки некоторой организованности, некоторой сплоченности, дайте показания, которые бы позволяли нащупать партию.