Революция муравьев

Исполнившись терпения, тринадцать муравьев начинают выгрызать дырку на макушке черепашьего панциря, чтобы устроить в ней некое подобие судовой рубки. Походя они пожирают черепашью плоть, чтобы набраться сил для работы. Наконец они выгрызают круглое углубление наподобие кокпита и забираются в него. Там здорово воняет мертвечиной, но муравьям уже все равно.

Они вступают в общение с новыми гребцами-плавунцами. Поскольку их постоянно кто-то пожирает, муравьи с легкостью обещают им, что взамен будут кормить их до отвала. И плавунцы, согласившись, начинают вспенивать воду, толкая мертвую черепаху вперед. Впрочем, они не очень-то довольны: ведь толкать черепаху куда тяжелее, чем листок кувшинки. Тогда 103-я принцесса подкармливает их измельченным черепашьим мясом и придает им в помощь еще нескольких плавунцов, чтобы увеличить тягу.

Это уже не прогулочное суденышко, а настоящий броненосец. Хотя он тяжелый, потому как защищен крепкой броней, и с трудом управляемый, белоканцы чувствуют себя на его борту в куда большей безопасности. Они плывут по течению все дальше на юг. И вскоре снова попадают в зону тумана.

Плавучая черепаха с застывшими злобными глазищами и пастью, разверзшейся в попытке схватить добычу, отпугивает букашек, видящих, как она выплывает из тумана. А исходящий от нее смрад разлагающейся плоти придает кораблю-призраку с укрывшимися на его борту муравьями-пиратами еще более устрашающий вид.

16-й устраивается на носу корабля – макушке, венчающей горгулью – голову черепахи. Он надеется, что отсюда будет легче заметить случайные препятствия.

Боевой корабль скользит вперед, подобный смертоносному снаряду, на который он был бы очень похож, если бы не крохотные настороженные усики, пугливо выглядывающие из его продырявленного сверху корпуса.

96. Второй концерт

– Люди они молодые, увлеченные и сегодня вечером готовы вас удивить. Дорогу ритму, дорогу музыке! Встречайте аплодисментами «Белоснежку и Семерых…».

Директор культурного центра почувствовал у себя за спиной некоторое волнение и обернулся. «Муравьев», – дружно шепнули ему музыканты.

– Ах да, – спохватился директор, – наши друзья поменяли название группы. Итак, дорогу «Муравьям». Вперед, э-э… «Муравьи»!

Давид удержал друзей за кулисами.

– Нет. Не так быстро. Лучше немного подождать.

Он придумал такую штуку. Сцена еще не была освещена, да и зал был погружен в безмолвную темноту. Прошла целая минута. И тут мрак пронизал голос Жюли. Она запела одна – a капелла.

Она исполняла вокализ-импровизацию. Голос певицы звучал так громко, мощно и объемно, что все слушали ее, затаив дыхание.

Когда она закончила петь, публика взорвалась оглушительными аплодисментами.

Цзи-вонг за ударной установкой начал отбивать как бы сердечный ритм толпы с тактовым размером в две четверти. Пим-пам. Пим-пим-пам. Пим-пам. Пим-пим-пам. Кореец как будто заводил команду галерников. Зрители вскидывали руки и хлопали ему в такт. Пим-пам. Пим-пим-пам.

Засверкали зажигалки. Барабанщик чуть замедлил ритм и перешел на 90–100 ударов в минуту.

Следом за тем подключилась бас-гитара Зое. Ударные воздействовали на грудную клетку, а бас-гитара – на область живота. Если в зале были беременные женщины, этот ритм заставил вибрировать плодный пузырь у каждой из них.

Один прожектор осветил красной вспышкой Цзи-вонга за барабанами. А другой ударил в Зое синим лучом.

Зеленый свет выхватил из тьмы Франсину за синтезатором, заигравшую «Симфонию Нового Света» Дворжака.

По залу тотчас разнесся запах росы и скошенной травы.

Это Давид предложил начинать все выступления отрывками из классической музыки, чтобы показать, что им не чуждо музыкальное наследие предков. И в последнюю минуту он заменил фугу Баха на «Симфонию Нового Света». Это название больше пришлось ему по душе.

Вспыхнул желтый свет – следом за синтезатором вступила панфлейта Леопольда. Теперь была освещена почти вся сцена. Только посередине словно застыл темный круг. И в этой зоне мрака едва различалась одинокая фигура.

Жюли готовилась к эффектной концовке. Она почти касалась губами микрофона, и публика слышала ее дыхание. Теплое и мелодичное.

Когда увертюра к симфонии Дворжака близилась к завершению, вступил Давид. На глубоко и объемно звучащей арфе он подхватил соло Леопольда на флейте. Классическое произведение мигом пронеслось через десятилетия. И возродилось в обличье новой симфонии новейшего мира.

Ритм ударных ускорился. Мелодия Дворжака мало-помалу преобразилась в нечто очень современное и очень металлическое. Толпа возликовала.

Давид удерживал публику звучанием электроарфы. Всякий раз прикасаясь к струнам, он чувствовал, как по расстилавшемуся перед ним ковру из зрительских голов пробегала дрожь.

Его снова поддержала панфлейта.

Флейта и арфа. Два самых древних и самых распространенных инструмента. Флейта – потому что даже любой первобытный человек слышал свист ветра в бамбуковых зарослях. Арфа – потому что любой первобытный человек слышал звон тетивы своего лука. Со временем эти звуки запечатлелись в нем на клеточном уровне.