Революция муравьев

Играя вот так – в унисон, флейта с арфой рассказывали древнейшую историю человечества.

А публика любит слушать истории.

Поль убавил звук. Все еще невидимая, Жюли заговорила. Она сказала:

– На дне оврага нашла я книгу.

Прожектор осветил огромную книгу за спинами музыкантов. Щелкая токоограничительным выключателем, Поль стал ловко перелистывать механические страницы. Зал зарукоплескал.

– В этой книге говорилось, что нужно изменить мир, в этой книге говорилось, что нужно совершить революцию… И называлась она «Революцией ничтожеств», «Революцией муравьев».

Другой прожектор вырвал из тьмы полистиролового муравья – он шевелил шестью лапами и мерно покачивал головой. Лампы, служившие ему глазами, сверкнули мягким светом – муравей ожил.

– Это должна быть революция нового типа. Без насилия. Без предводителя. Без мучеников. А просто плавный переход от старой, косной системы к новому обществу, члены которого будут мирно общаться меж собой и претворять в жизнь новые идеи. И в текстах книги объяснялось, как это сделать.

Она вышла на все еще затемненную середину сцены.

– Первый текст назывался «Здравствуй!».

Цзи-вонг ударил в барабаны. Музыканты дружно подхватили мелодию, и Жюли запела:

Здравствуй, зритель незнакомый!Музыка наша – оружие, меняющее мир.

Не смейся. Такое возможно. Сможешь это и ты.Лишь бы было у тебя желание и правда что-то изменить.

На Жюли упал слепящий луч белого света, и она, представшая в обличье дивного насекомого, вскинула руки, а потом расправила их, взмахнув рукавами, точно бабочка крыльями.

С помощью вентилятора Поль пустил сильную струю воздуха – ее крылья и волосы заколыхались, точно на ветру. Одновременно он распылил в зале аромат жасмина.

Под конец первой песни зал застыл как завороженный.

Поль прибавил света. И музыканты предстали во всей своей красе – в костюмах разных насекомых.

Следом за тем группа исполнила «Эгрегор». Друзьям хотелось, собравшись с духом, грянуть во всю мощь. Жюли закрыла глаза и выдала звук, который тут же подхватили остальные. Все вместе они звучали мощно. Инструменты молчали, а музыканты восьмером стояли в кружок посреди сцены с закрытыми глазами и поднятыми над головой руками, которые напоминали усики насекомых.

В тот же миг они медленно подняли головы и оживили пространство вокруг своими голосами.

Это было великолепно. Их мелодичные голоса слились в унисон. И над их головами воспарил шар, наполненный не воздухом, но их пением.

Они пели с закрытыми глазами, улыбаясь. Восьмером они звучали, как один голос, который разносился по залу и колыхался, точно огромный шелковый ковер, стелющийся над ними и публикой. Они еще долго держали это дивное полифоническое звучание, поочередно ворочая этим шелковым вокальным полотнищем и придавая ему объем, намного превосходящий размер песни.

Зал затаил дыхание. Даже те, кто не имел ни малейшего понятия, что такое эгрегор, были очарованы подобным смелым вокальным приемом.

Жюли, как когда-то, была счастлива и наслаждалась просто пением, пользуясь лишь каналом гортани и парой нехитрых увлажненных голосовых связок. Ее горло, все еще смазанное медом, пробуждалось.

Зал аплодировал. Друзья смолкли – воцарилась тишина. И тут Жюли поняла, что для управления публикой тишина до и после важна не меньше, чем само пение.

Затем она исполнила новые песни: «Будущее за актерами», «Искусство фуги», «Цензура», «Ноосфера»…

Цзи-вонг выдерживал по-научному точный ритм. Он знал – если отбивать больше ста двадцати ударов в минуту, музыка возбуждает публику, а если меньше – она ее успокаивает. И он грамотно чередовал ритм, неизменно удерживая внимание слушателей.

Давид подал знак обратиться к очередной классике в современной обработке. И заиграл на своей чудо-арфе «Токкату» Баха в стиле хард-рок.

Покоренная публика аплодировала.

Наконец музыканты дошли до «Революции муравьев». Поль распылил запах сырой земли, приправленный ароматами чабреца, лавра и шалфея.

Жюли пела уверенно, придавая голосу те или иные краски. По окончании третьего куплета зазвучал новый инструмент – удивительный, необычный, напоминающий слегка дребезжащую виолончель.

Тонкий луч прожектора осветил в левом углу сцены полевого сверчка на красной сатиновой подушке. На надкрыльях у сверчка был закреплен микрофончик, подключенный к звукоусилителю, и его пение напоминало нечто среднее между бренчанием электрогитары и скрежетом ложки о терку для сыра.

Сверчок в галстуке-бабочке, который сшил для него Нарцисс, затянул свою сольную партию. Его бешеная жига все набирала темп; Зое за бас-гитарой и Цзи-вонг за ударными едва поспевали за ним. 150, 160, 170, 180 ударов в минуту. Сверчок разошелся не на шутку.