Революция муравьев

Клетки нашего тела сосуществуют, и небезуспешно, при коммунизме и анархизме. Они все равны и свободны, но цель у них одна: жить вместе и как можно лучше. Благодаря гормонам и нервным импульсам информация разносится по нашему телу в мгновение ока, но передается она лишь тем его частям, которые в ней нуждаются.

В теле нет ни начальника, ни управляющих, ни денег. Единственные его богатства – углеводы и кислород, но лишь весь организм в целом вправе решать, какой орган нуждается в них больше всего. К примеру, когда холодно, тело человека отбирает часть крови у конечностей и питает ею самые жизненно важные зоны. Потому-то первыми у нас замерзают пальцы рук и ног.

Воспроизводя на макроскопическом уровне все, что происходит у нас в теле в микроскопическом масштабе, мы берем пример с высокоразвитой системы, давно доказавшей свою жизнеспособность.

Эдмонд Уэллс, Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, том III

140. Битва за Бел-о-кан

Революция Пальцев разрастается подобно снежному кому. Насекомых теперь больше пятидесяти тысяч. Улитки загружены всякой ношей и съестными припасами. Это несметное полчище на марше одержимо одной модной высокохудожественной идеей: всем, конечно же, хочется вырезать у себя на груди рисунок в виде огня.

Муравьям сдается, что они подобны пожару, который мало-помалу охватывает лес, только вместо того чтобы уничтожить его, они всего лишь распространяют знание о том, кто такие Пальцы и как они живут.

Муравьи-революционеры выходят на поросшую можжевельником равнину, где безмятежно пасется многочисленная тля. Устроив охоту на тлю, гоняясь за нею и сражая ее кислотными струями, они поражаются одной вещи: вокруг не слышно ни звука.

Хотя муравьи общаются меж собой с помощью обоняния, они не менее чутко ощущают и царящую кругом тишину.

Они замедляют ход. И за травинкой различают величественную тень своей столицы – Бел-о-Кана.

Бел-о-Кан, родной город.

Бел-о-Кан, самый большой муравейник в лесу.

Бел-о-Кан, где рождались и умирали величайшие муравьиные легенды.

Им кажется, что их родной город раздался вширь и ввысь. Как будто, старея, он вдруг стал разрастаться. Из этой живой горы вырываются тысячи обонятельных сигналов.

Даже 103-я не сдерживает волнения при виде родного города. И ради этого стоило покинуть его, а потом вернуться.

Она узнает тысячи знакомых запахов. Среди этих трав она резвилась, когда была еще молодым разведчиком. По этим тропинкам она отправлялась весной на охоту. Она вздрагивает. Ощущение тишины усиливается поразительным наблюдением: на подступах к столице не заметно никакой деятельности.

Прежде 103-я всегда наблюдала, как по широким тропам, что вели туда, тянулись нескончаемые вереницы охотников, которые, раскачиваясь под тяжестью трофеев, запруживали все входы и выходы. Теперь же в муравейнике не видно ни одной муравьиной души. Никакого движения. Родной город будто не рад своей неугомонной обретшей пол дочери, которая вернулась в сопровождении отряда революционеров и улиток, груженных дымящимися жаровнями.

– Сейчас все объясню, – посылает 103-я сигнал огромному городу. Но поздно: из-за пирамиды с обеих сторон уже выходят две длинные колонны воинов. Принцессе кажется, будто Бел-о-Кан ощерил челюсти.

Собратья спешат не поздравить их, а, напротив, остановить, причем самым решительным образом. В самом деле, понадобилось совсем немного времени, чтобы по всему лесу распространился слух о том, что на подходе муравьи-революционеры – они несут с собой запретный огонь и намерены вступить в союз с этими гигантскими чудовищами – Пальцами.

При виде врага 5-го охватывает тревога.

Прямо перед ними неприятельские легионы разворачиваются в боевой порядок, следуя тактике, знакомой 103-й с младых когтей: впереди – стрелки, готовые пускать кислотные струи, на правом фланге – солдаты-скакуны, на левом фланге – солдаты с длинными острыми челюстями, сзади – солдаты с короткими челюстями, которые будут добивать раненых.

103-я с 5-м подергивают усиками со скоростью 12 тысяч колебаний в секунду, пытаясь точнее определить численность противника. Силы неравные.