Резервация 2

Маккензи откинулся затылком к раскаленной стенке фургона. Закрыл глаза – наверняка там, за этой тоненькой перегородкой из металла, все такое же, как и десять лет назад. Жаркий, ослепительно-солнечный день, горы песка и развалины целого квартала, пожелтевшие от постоянных бурь. Круговерть ада, каким он мог быть на земле. Странное место из мучительных снов – бывшее невыносимой тюрьмой при жизни, и оставшееся таковым после смерти. Союзные Республики всегда считались изгоями, странами, объединившимися ради удержания тоталитарного режима. Там и, правда, творился настоящий ад и беззаконие со стороны властей. Но революция ничего не поменяла – народ жаждал крови и он ее получил, а потом пришли песчаные бури. Как плата за грехи и тех и других. Мясник пытался скрыться здесь – думал копы побоятся лезть в чертово гетто. Но в тот раз из копов был только Маккензи и он достаточно насмотрелся на изувеченные трупы молодых девочек в Голдтауне. Как все это было, он прокручивал в голове тысячу раз. Как чуть не умер, схватившись с Мясником на краю полуразвалившегося здания. Конечно все случилось так, а не иначе, и вниз полетел не он, а Мясник, сломавший позвоночник и оставшийся на всю жизнь прикованным к инвалидному креслу – овощем в оранжевой тюремной робе, пускающим слюни на квадратный подбородок. Но что, если бы Маккензи дрогнул тогда? Сидел бы сейчас вместо Мясника в кресле и мочился через катетер? Маккензи часто видел это во снах – как он срывается вниз и падает на песчаную дюну. А Мясник спускается к нему и достает свой громадный нож. Он улыбается и опускается перед ним на колени. Нет, нет, конечно, Мясник не оставил бы ему жизнь, пускай и такую изуродованную. Он бы разделал его, как свинью, и отправил по почте жене. Иногда Маккензи не понимал, почему он думал только о себе в тот момент и не вызвал подмогу? Что пришлось бы испытать его любимой жене, случись с ним такое? Но все сложилось именно так, как сложилось, уголком к уголку, как те носовые платочки в ящике их домашнего шкафа.

“Но теперь ведь все в порядке, – подумал Маккензи. – Я не один. Теперь в этой гребаной Резервации я не один”

Но мысль эта не принесла ему покоя. Он открыл глаза и увидел, как свет пронизывает фургон насквозь, как лучи яркого солнца оставляли в его стенах рваные дыры. Маккензи успел вцепиться в край железной лавки, на которой сидел, перед тем как машину повело в сторону, болтнуло, и она свернула с дороги, врезавшись в стену полуразвалившегося здания. Он удержался, шлепнувшись затылком о заднюю перегородку, и еще до того, как закричал черноволосый, вдруг понял, что по ним стреляют – и не просто стреляют, а ведут прицельный, шквальный огонь.

–На пол, на пол, блядь! – закричал черноволосый, стягивая с плеча штурмовую винтовку. – Ложись, дебил!

Он схватил Маккензи за воротник и скинул на пол, а вокруг все хлопало, свистело и рвалось. И будка фургона, в которой они находились, мгновенно превратилась в помятый исковерканный дуршлаг.

–Снайперы! – закричал кто-то и затрещали ответные очереди. Внутри фургона запахло порохом и кровью – Маккензи чувствовал, что лежит на скользком от крови полу, но не знал, чья эта кровь. Думал, может подстрелили его, но не чувствовал боли. Кое-как вытащил из кобуры Глок, но так и лежал с ним, не зная, что делать.

–Господи боже, блядь, Трой! Вытащите его отсюда, он ранен! – кричал кто-то там, наверху, пока Маккензи валялся у них под ногами.

“Трой, – подумал он спутанно, – наверное, это его кровь. Трой, господи…”

Кому-то удалось открыть задние двери фургона и выскочить наружу, но его тут же свалило выстрелами – стреляли из тяжелых бронебойных винтовок – пуля разворотила пластины бронежилета и прошила тело насквозь, подняв в горячий воздух облака кровяной пыли.

–Твою ж мать! Тащи его, тащи, тут нас всех перестреляют!

Маккензи перекатился на спину и увидел черноволосого, сидевшего на корточках с прижатой к груди винтовкой. Он посмотрел на Маккензи, но ничего не сказал, просто сполз на пол и его подхватил тот здоровяк с татуировкой на бычьей шее. Он потащил его к выходу, оставляя кровавые полосы на ржавом полу.

“Трой, – понял Маккензи. – Значит это ты – Трой…”

Машина дрогнула и просела – пули пробили колеса, а изрешеченная будка накренилась, грозясь завалиться набок.

–Не надо, – зашептал Маккензи, пытаясь остановить здоровяка, тащившего раненого черноволосого. Но тот спрыгнул вниз, на горячий песок, всадил в никуда пару очередей и потащил черноволосого Троя за собой. Он сумел оттащить его на пару метров, прежде чем их обоих изрешетили из снайперских винтовок.

И вдруг – все смолкло. Осталась только пыль, бесшумно кружившая в солнечном свете.

–Господи боже, – зашептал Маккензи, не в силах подняться. Он лежал на спине и целился из пистолета в распахнутые двери фургона. Сердце его колотилось в груди, он был перемазан чужой кровью, а вокруг лежали трупы всей его группы. Он не помнил, сколько пролежал вот так, с трясущимися руками и колотившимся сердцем в груди, но убивать его так никто и не пришел.