Резервация 2

Так уж случилось, что Крамер в тот день тоже был тут – черный и худой, как сгоревшая спичка, он трясся от ломки в одном из развалившихся зданий. Пару часов назад по улице проходили патрули миротворцев, которые окопались где-то за углом на своей чертовой броне и перекрыли Крамеру пути отступления. Его доза, за которую он отдал последние деньги, была спрятана ровно в том месте, где устроились на обед чертовы военные говнюки. Песчаный квартал официально считался зоной боевых действий и любого человека без нашивок Альянса тут нещадно стреляли. Поэтому Крамер, истекая потом, катался по бетонному полу, обхватив руками колени и стонал сквозь плотно сжатые зубы. Его ломало, но не настолько, чтобы голышом выскочить на ружья Альянса. Рано или поздно, Крамер знал это, миротворцы двинутся дальше на своей броне, и он сможет забрать то, ради чего приплелся в эту часть Песчаного квартала.

Эрика не нашла своего дома, как обычно это бывает в сказках – заблудилась среди одинаковых зданий, заваленных песком. Она долго плутала под палящим солнцем, но так и не сумела отыскать то место, которое еще теплилось в ее памяти угасающим угольком. Ей было слишком мало лет тогда, когда ее забрали Чистые и увезли в свои страшные Вавилоны. Они стерли из ее памяти почти все, что было у нее в другой, детской жизни. Она не помнила лиц родителей, не помнила друзей и своих любимых игрушек. Она даже не знала – было ли все это у нее на самом деле или все это ей однажды приснилось, когда она спала крепким сном после операции и наркоза. Ее всю, без остатка, заполнили Вавилоны – сгустки чего-то темного и холодного, где не было ничего, кроме гула и свиста поездов. Это было ее памятью, как, по сути, было ей самой. Она принадлежала Чистым и люди вроде Табиты всегда внушали ей именно это – шестилетнему ребенку, растерянному оттого, что ее предали собственные родители. И, конечно же, она верила Чистым, и верила до сих пор, потому и пришла сюда, чтобы выполнить свой долг и стать первой из многих, пытавшихся, но так и не достигших цели. В ней не осталось ничего от ребенка и все же Эрика расстроилась, что так и не сумела отыскать родительский дом и их самих. А потом она наткнулась на броню миротворцев за углом.

Крамер видел ту девчульку в красном платье и тяжелых берцах, но думал, что у него начались галлюцинации. Он протер глаза, липкие от пота и подумал о том, что она не зассала этих стремных дядек в масках с автоматами наперевес. Они обедали и на песке валялись упаковки от бургеров и пустые банки из-под коки. Девчушка в красном платье остановилась, когда один из миротворцев заметил ее и наставил дуло винтовки.

–Вали отсюда, – сказал он, дернув оружием в сторону. – Живо!

–Ты смотри, какая забрела сюда.

Крамер услышал хохот и увидел, как один из миротворцев, с задранной на лоб маской, отложил винтовку в сторону и спрыгнул с брони.

–Потерялась, девочка?

Она не боялась их. Крамер знал это, чувствовал в каждом сантиметре ее худого детского тельца. Она стояла молча, разглядывая приближавшегося миротворца, а он тянул ей обкусанный бутерброд.

– Это же ребенок, Нейт, отстань от нее.

–Голодная? Хочешь гамбургер? Смотри какой – из самого Голдтауна, тут таких не раздобудешь… Пососешь мне и этот гамбургер твой, что скажешь?

–Чувак, отстань от нее, – Нейта всё пытались усмирить, но у этого парня уже все дыбилось в штанах. И ему было плевать, кто перед ним – в Резервацию на службу ехали либо по зову сердца, либо за безнаказанностью. И второго здесь было гораздо больше. То, что творили в Резервации миротворцы, Крамер знал и видел лично, но это не утекало дальше стены. И Европа спала спокойно в своих мягких кроватях.

Крамер услышал, как миротворец расстегнул ширинку своих камуфляжных штанов. Он почти подошел к девочке, когда она, наконец, заговорила с ним.

–Я сжигаю тебя и весь твой мусор, который ты принес на мою землю, вонючий европейский пидор! Чистые приговаривают тебя к смерти!

Она ударила его по руке с бутербродом и выбила его на землю.

–Ах ты, сука…

И тут мир дрогнул. Крамер укрылся за обломком стены и почувствовал, как качнулись стены и задрожал потолок, с которого посыпалась песчаная пыль. Грохнуло так, что заложило в ушах. Мир словно сжался в одну точку, а потом распрямился одним ударом, как пружина, и когда Крамер набрался смелости выглянуть из-за стены, то на месте брони миротворцев была почерневшая воронка, песок внутри которой от жара превратился в стекло. Чуть поодаль валялась оторванная башня с погнутым дулом и раскуроченные траки. От людей не осталось ничего и только лоскут красного платья кружил в воздухе, как брошенный флаг.

***