А памятники Сталину снесли только через восемь лет. Дух его и теперь бродит по земле. Было в этом человеке что-то мистическое. Я хорошо помню выставку подарков Сталину в Музее имени А. С. Пушкина на Волхонке. Помню античных богов, стыдливо обмотанных простынями, и гигантскую картину художника Хмелько «Триумф победившей Родины». На картине был запечатлен тот момент парада Победы, когда наши солдаты швыряли фашистские знамена к подножью Мавзолея. Где она теперь, эта картина? На выставке той я видел тысячи экспонатов. И были там не только шикарные лимузины, хрусталь, фарфор и оружие. Там была масса подарков простых и даже бедных людей со всего света. Много лет писал индус на рисовом зернышке письмо любви к Сталину. Прислал свой головной убор и трубку какой-то индейский вождь, были вышивки и другое рукоделие. Тогда человечество еще хорошо помнило, кто и какой ценой его спас. Свою любовь к нашей стране оно переносило на Сталина. И любовь эта была неподдельной. Ведь в те годы еще жив был премьер-министр великой европейский державы, которого наши солдаты сняли с нар гитлеровского концлагеря. Он прижимался щекой к грязной колючей пропахшей порохом и махрой шинели, гладил эту шинель слабой костлявой рукой и повторял, всхлипывая: «Спасибо тебе, русский солдат! Спасибо! Спасибо!»
Началась хрущевская оттепель. Мы продолжали учиться, летом ездили на уборку урожая в колхоз, на военные сборы, на экскурсии. Особенно мне запомнилась поездка из Ростова в Сталинград по Волго-Дону. У костра на полевом стане, в армейских палатках, на палубе теплохода мы много пели. Под гитару и просто так. Пели советскую эстраду, песни Петра Лещенко, Вертинского, песни на стихи Есенина, вечные студенческие песни. Но пели и «Марш энтузиастов»:
И все это было правдой. Повсюду, куда ни глянь, что-то строили. Именно в те годы расцветал гений Королева, Курчатова, Сахарова, Семенова, Ландау, Туполева, Басова, Колмогорова, Тамма, Прохорова и сотен других ученых, принесших стране мировую славу. Герои жили среди нас. На Садовой можно было встретить запросто прогуливающегося с женой командующего округом маршала Еременко или командующего авиацией округа генерала Покрышкина с тремя звездами на кителе. А мечтателями были мы сами, верившие, что до счастья остался один поворот. Это было то самое время, когда папа римский рекомендовал католической молодежи всего мира смотреть советские фильмы как наиболее нравственные.
А потом пришел XX съезд, и по нашим мозгам грохнули закрытым докладом Хрущева, приподнимавшим завесу над мрачными тайнами режима. Мы и это переварили. Слишком сильна была инерция Великой Победы в войне и многих других побед.
Пришла пора государственных экзаменов. Первым, как водится, шел экзамен по основам марксизма-ленинизма. Ох, и трудно было его сдавать в том году! Ни преподаватели, ни студенты не знали, с каким подсветом преподносить тот или иной материал. А тут еще Хрущев приехал! Экзамен прекратился. Все высыпали на Садовую, чтобы лицезреть нового вождя. Никита пребывал тогда в зените славы и никого не боялся. Он ехал в открытой машине. На нем сияла ослепительной белизной вышитая украинская рубашка. Он был розовый, как поросенок. В него кидали цветы, и он улыбался, превозмогая июньскую жару. Вокруг были только сияющие от восторга лица. Через восемь лет эти же люди будут обниматься от радости, узнав, что Никиту, наконец, скинули.
Дипломы нам вручили в начале июля. Вечером, 14 июля 1956 года я переправился на левый берег Дона, сел там на опрокинутый рыбацкий баркас и долго разглядывал Ростов, оставивший в моей душе на всю жизнь след неизгладимый и счастливый. Утром следующего дня я навсегда уехал из своей юности.
10.
11.
12.
13.