Рядовой Рекс

– Дорогие коллеги, я не сказала вам самого главного: со своими ассистентами к нам прибыл один из создателей английского пенициллина доктор Флори. Он был страшно поражен, когда в ответ на его предложение испытать чудодейственное лекарство на наших солдатах мы сказали, что у нас есть свой пенициллин – мне удалось получить его из плесени, которая называется пенициллиум курстозум. Короче говоря, принято решение провести сравнительные испытания. Контроль за состоянием больных и вводимыми дозами лекарства будет двусторонний, но степень безнадежности раненых, прошу прощения за такую жесткую формулировку, и в той и в другой группе должна быть идентичной. Иначе вся задумка с испытаниями просто бессмысленна.

– Теперь все ясно, – вздохнул Дроздов. – Какие будут предложения?

– Доктор Ермольева говорила об идентичности состояния раненых, – донеслось из угла. – Означает ли это, что абсолютно одинаковыми должны быть и сами ранения?

– В принципе это был бы идеальный вариант, но найти второго человека с одиннадцатью ранениями легких, видимо, сложно, поэтому мы остановились на том, что в обеих группах должны быть люди с поражениями легких, с гангреной, ожогами и так далее.

– Это упрощает дело. Таких людей мы найдем.

Глава XXVI

На утреннем обходе во главе небольшой свиты в семнадцатую палату вошла Зинаида Виссарионовна.

– Доктор Ермольева, – представилась она.

Летчик шевельнулся, пытаясь привстать.

– Лежите, лежите! – протестующе подняла руки Зинаида Виссарионовна. – Про вас все знаю, так что представляться не надо. Мне сказали, что вы согласны пройти курс лечения новым препаратом. Это так? Никто не передумал?

Обитатели палаты переглянулись. Игорь в это утро чувствовал себя совсем плохо, поэтому в знак согласия только прикрыл веки. Танкист сдержанно кивнул. Летчик махнул рукой. А подполковник Ляшко подвел итог:

– Все согласны. Только у нас вопрос: как будете лечить? Что нам надо делать: таблетки глотать, порошки принимать или терпеть уколы?

– Боитесь уколов? – улыбнулась Ермольева.

– Не то чтобы боюсь, но радости от них мало.

– Придется потерпеть – будем делать уколы.

– Тогда у нас просьба, – просипел капитан Кожухов.

– Коллективная? – уточнила Ермольева.

– Коллективная, – твердо сказал летчик. – Пусть уколы делает Настя. У нее это получается лучше всех.

– Верно, – поддержал танкист. – Ее руку не чует даже моя кожа, – выпростал он из-под одеяла малиново-красную ногу.

– Хорошо, – согласилась Ермольева. – Настя так Настя. Позовите девушку! – обернулась она к свите.

Когда запыхавшаяся Настя появилась в проеме двери, Зинаида Виссарионовна придирчиво ее оглядела и сказала:

– По просьбе раненых включаю вас в нашу бригаду.

– А что надо делать? – смутилась Настя.

– Уколы. Говорят, у вас рука легкая.

Настя по самые уши залилась румянцем.

– Я согласна. Когда начинать?

– Чуть позже я все расскажу. А сейчас прошу минуту внимания. Друзья мои! Я обращаюсь к врачам, медсестрам и прежде всего к больным. Вы не удивляйтесь, я буду называть вас на гражданский манер – больными. Дело, которое мы начинаем, настолько важно, что я даже не знаю, с чем его можно сравнить. Не исключено, что с первого укола, который сделает Настя, начнется новая эпоха в медицине. Поэтому я прошу всех быть предельно собранными и внимательными, а больных – сообщать о малейших изменениях в самочувствии.

Тем временем в другом конце коридора чистили, белили и красили палату № 12, в которую должны были положить «английских» больных.

Через два дня в палате появился высокий сухопарый доктор с аккуратной щеточкой усов. Он внимательно осмотрел больных, проверил их анализы, изучил истории болезни, не преминув сравнить с теми, которые ему дали из семнадцатой палаты, и одобрительно хмыкнул.

– Мои люди через две недели будут на ногах, – заявил он через переводчика Зинаиде Виссарионовне.

– Дай-то бог, – улыбнулась она. – Надеюсь, и мои подопечные не подкачают.

Профессор Флори был проницательным человеком и в тоне Ермольевой уловил некоторую неуверенность.

– Если возникнут трудности, я всегда к вашим услугам, – галантно склонил он седеющую голову.

И вдруг Флори метнулся к окну. Минуты две он нервно пощипывал усы, а потом неожиданно жестко сказал:

– Сегодня я обошел все палаты и увидел столько горя, что… Я плохой оратор, я всего лишь скромный врач, но сейчас хотел бы выступить в парламенте и сказать, что, не дожидаясь решения правительства Его Величества, на свой страх и риск решил открыть второй фронт. Я прошу вас, уважаемые коллеги, – торжественно обратился он к советским врачам, – рассматривать меня как первого солдата британской армии, пересекшего Ла-Манш и вступившего в бой с нацистами.

Откуда-то из угла кабинета выскочил профессор Дроздов, сгреб Флори в объятия и так его стиснул, что тот даже вскрикнул.

– Мы их расколошматим! Вот увидите, расколошматим и встретимся в Берлине! – взволнованно гудел он. – Мы врачи, и у нас своя линия фронта. Сейчас она проходит через семнадцатую и двенадцатую палаты. С одной стороны смерть, с другой – пенициллин. До сих пор побеждала смерть…