– Ты мой клад, – сообщил я, – самый лучший, самый драгоценный и самый неразгаданный. Но, Бабетта, чутье у тебя есть, так что смело можно объявлять тебя ведьмой и сдавать в инквизицию. Но сейчас некогда, в другой раз посидишь в костре.
Она спросила печально:
– Уходишь?
– Зайчик уже ржет, – сообщил я. – И стучит копытом. А когда моя лошадка стучит, плиты лопаются, как сухое печенье. Надо идти, а то все там попортит, а я государственное имущество берегу, оно ж теперь все мое, даже если чужое. Мужскую работу никто за нас не сделает.
– Ничего он не ржет, – сказала она. – Это ты ржешь. Ой, Рич…
Я поцеловал ее в щеку и, быстро пройдя через кабинет, вышел в коридор.
Барон Эйц как будто тоже почуял что-то, как и Бабетта, все такие тонкие пошли, не иначе как в самом деле скоро конец света, торчит внизу у лестницы, беседует с двумя придворными дамами, а они тоже, надо же, как будто ждут моего выхода, как же я могу жить, до сих пор не назначив никого официальной любовницей, кого-то полуофициальной, а кому-то лишь начинать оказывать знаки внимания, что тоже весомо и зримо.
Он сразу обернулся, вздрюченный и настороженный.
– Ваше Величество…
Дамы присели в низком поклоне, выказывая свои мощные прелести, сочные и созревшие для моих ладоней.
Я сказал легко:
– Всем привет, всех люблю!.. Барон, продолжайте развлекать дам, а я пока немножко пообщаюсь с моей смирной лошадкой.
Он сказал нервно:
– А она, конечно же, восхочет, чтобы вы ее немножко выгуляли.
– Все вы понимаете, барон, – сказал я заговорщицки. – Придворные нравы на вас действуют благотворно, хоть и неблагоприятно, но что в жизни не амбивалентно?
Он остался, повинуясь недвусмысленному приказу, а я покинул дворец, и сразу же был атакован Бобиком с бревнышком в пасти. Я со вздохом взял и постарался забросить как можно дальше, а с моей длиннорукостью это получается нехило, однако он посмотрел вслед улетающему бревнышку, потом перевел подозрительный взгляд на меня.
– И ты, Брут, – сказал я со вздохом. – Вы что, сговорились?.. Ладно, ты лучше всех! Пойдем.
Глава 13
Луна вылезла из-за дальнего темного леса болезненно-бледная, я покосился на победно-багровый диск Маркуса, что выглядит раскаленным углем, кое-где покрытым серым пеплом и темным шлаком, торопливо опустил голову.
Сердце сразу ускорило тревожный стук, словно вот сейчас в небе вспыхнет звезда, стремительно приблизится, разрастаясь, станет огромной, как материк, охватит собой весь мир и обрушится на меня всей яростью и звездной мощью.
Я зябко повел плечами.
– Зайчик, Бобик… а вы меня любите?.. И я вас, родные мои…
Даже арбогастр удивленно покосился на меня выпуклым глазом, а Бобик едва не сбил с седла, доказывая, что еще как любит, просто обожает, даже бревнышко уже не просит бросить…
Несколько минут быстрой скачки, впереди выросли и начали стремительно приближаться посеребренные лунным светом темные стебли камыша.
Арбогастр резко сбросил скорость, а на берегу остановился, явно не желая лезть в это жидкое месиво грязи, откуда тоскливо торчат в бледном свете луны чахлые стебли склизких растений.
Бобик посмотрел в недоумении, но в болото не полез, ринулся огромными скачками вокруг, слышно было, как в темноте затрещали кусты.
Я ждал, но, чувствую, прибыл вовремя, через несколько минут гнилая вода закипела, распространяя зловоние, взметнулась желтым паром. В самом центре болота вспыхнул багровый огонь, мигом выжег даже намек на сырость, обнажилось сухое дно с потрескавшейся от жара корочкой земли.
Из огня поднялась массивная фигура человека с остатками крыльев за спиной, а когда он повернулся в мою сторону, а узнал по угловатому лицу с резкими чертами Агиросиона.
Я вскинул руку в приветствии, на земле существа ада не имеют права первыми вступать в разговоры.
– Доброе утро, Агиросион! Как спалось?
Он посмотрел на меня почти с ненавистью.
– Мы никогда не спим, смертный.
– Так это же здорово, – сказал я с завистью. – Сколько можно сделать делов всяких и даже разных. Хотя, конечно, у вас там не очень-то разгуляешься, но что-то да найти можно. А где остальные?
– Идут, – ответил он коротко.
– Бракиель и Дума?
Он буркнул:
– Дума занят, Бракиель подумал и отказался.
Я сказал с огорчением:
– Так ты представляешь ад один?
Он покачал головой.
– Обещали Асмодей и Нагдиэль.
– Нагдиэля не знаю, – пробормотал я, – а вот Асмодей…
Он посмотрел с насмешкой, но смолчал, а я торопливо вспоминал все, что мог собрать об Асмодее, но в голову лезет прежде всего навязшая в зубах история, как он помогал Соломону строить первый Храм, добывал для него из-под земли воду, чтобы выращивать в пустыне урожаи…
Вообще-то Асмодей был рожден смертной женщиной Наамой, его отец один из сошедших на гору Хеврон ангелов, хотя знатоки утверждают, что его отцом является сам Адам, так как до появления Евы Адам тесно общался сперва с Лилит, а потом, когда был убит Авель, он сто тридцать лет не ложился с Евой, но это не значит, что не знал других женщин.