Риф

Один из них, тот, что пил «кока-колу», взглянул на меня, буркнул по-английски: «Я занят» и повернулся к напарнику.

Я повторил просьбу вежливее и короче.

Водитель досадливо поморщился, поставил бутылку рядом с креслом, встал, что-то громко сказал напарнику и махнул мне рукой — пошли, мол.

Он открыл багажное отделение и закурил, стоя за моей спиной. Я вынимал чужие чемоданы и сумки, ставил их на асфальт, а потом, когда вытащил свой небольшой рюкзачок, засунул все вещи обратно, сказал турку по-английски: «Большое спасибо» и, набросив на плечо рюкзак, пошел куда-то в сторону, в темноту.

Я понимал как это глупо: искать паспорт, взять рюкзак и уйти с ним. Но я бездумно, физически ощущал своего врага — то, что находилось в рюкзаке. Пока оно там — не было ничего страшнее.

Я был в этом туалете несколько раз, когда пересекал границу с болгарской стороны. Там бесплатно, грязно, пахнет хлоркой — как в нашем русском уличном туалете. И у двери стоит полицейский. Увидев меня, он медленно стал отходить в сторону.

Я понимал, как выгляжу: за спиной маленький, непомерно раздутый рюкзак — в гостинице я засунул туда еще кожаную куртку, в которую завернул пакет с героином. Я зашел в тесное вонючее помещение. Пол в белых разводах — его только что посыпали хлоркой. Я зашел в кабинку и, придерживая дверь одной рукой — задвижка была сломана, — быстро снял с плеча рюкзак, вытащил, едва не уронив на пол куртку, пакет.

Сзади раздались шаги, я выпустил ручку двери, чтобы поправить на плече рюкзак — и она открылась. Краем глаза я увидел серую спину полицейского, он остановился напротив меня, потом я услышал журчание его мочи. Я замер, прижав пакет к правому боку, рюкзак, опять оказавшийся на плече, немного закрывал меня. К тому же здесь было темно.

Свободной рукой я расстегнул ширинку и наклонил голову — глаза щипало, текли слезы. Покачиваясь, едва удерживая тяжелый как гиря пакет, я безуспешно силился помочиться. Полицейский, громко стуча ботинками, вышел, я услышал у входа громкий разговор — в туалет собиралось войти человека три. Отшагнув, я быстро впихнул тяжелый пакет в рюкзак, замер и тут же, перевернув рюкзак, встряхнул его — куртка и пакет упали под ноги, подняв облако белой пыли. Нагнувшись, уже слыша шаги входящих, я схватил героин и швырнул его в квадратную дыру, обложенную кафелем — пакет накрыл отверстие, и тогда я наступил на него ногой — он прогнулся и рухнул вниз, а в это время люди, громко говоря по-турецки, уже вошли.

Может быть, меня спасла их громкая речь.

Куртка была в моей руке, я не заметил, как поднял ее. Турки, разговаривая, шумно мочились у меня за спиной, мне казалось, что кто-то из них сейчас заденет меня локтем.

Выйдя из туалета, я увидел ходящего взад-вперед полицейского, кажется, он наблюдал за мной. Потом сзади кто-то захохотал. Издали я заметил Файгенблата, он курил и смотрел на меня. Подойдя к нему вплотную, я уже открыл было рот, но он опередил:

— Ты что?

— Все, — сказал я, — все кончено.

— Ты что? — сдавленно прошептал Файгенблат. Я видел, что у него задрожала пухлая нижняя губа. — Ты что сделал, дурак?

— Это ты придурок, ты… — мне казалось, что я говорю совсем не то. — Иди ты…

— Что ты сделал, Ромеев, где товар?

— Турки на него сейчас срут, на твой товар, понял? Я не хочу сидеть, понял?

— Где? Где? — быстро спрашивал он.

— В сортире. Я бросил мешок в дырку сортира, что не ясно?

— Да ты же идиот, Ромеев, меня же… Господи… Господи…

— А что мне оставалось делать? — спокойно, четко выговаривая слова, спросил я. — Что? Плевать я хотел!

Я повернулся, задел его рюкзаком и пошел к автобусу. Файгенблат догнал меня и заговорил, заглядывая в лицо:

— Нас же убьют, Ромеев…

— Нас? — я остановился. — Нас? Что ты сказал, а? Уже — нас? Ты что это, Файгенблат?

— Тише, Валера…

— С каких это пор мы вместе, а? Ты же сам говорил, что это моя работа, а то — твоя. Да может ты сам все сбываешь, Файгенблат, и нет никаких бандитов?

— Есть, Ромеев, есть, — зашептал Файгенблат, — нам конец.

Я посмотрел на его крупное подрагивающее лицо. Мне захотелось ударить его и посмотреть, как на белой коже выступит кровь.

— Иди-ка ты… — я отвернулся.

Заработал двигатель, пассажиры стали садиться в автобус. Вошел таможенник, он собрал паспорта и попросил всех выйти, оставив вещи в салоне. С отвращением куря очередную сигарету, я увидел знакомую собаку — она подходила к чемоданам, вытащенным из багажника и тщательно обнюхивала их. Затем собаку провели на поводке мимо выстроившихся в шеренгу пассажиров — иногда она останавливалась и обнюхивала чьи-нибудь ноги.

13

В Москве, через неделю после приезда, ко мне зашел Файгенблат. Ему открыла хозяйка. Он постучал в дверь моей комнаты — я лежал на диване и смотрел телевизор, — вошел и молча сел рядом на стул.

— Ну, что? — не поворачивая головы, я взял с тумбы над головой сигарету, закурил.

— Выключи, — попросил он.

Я взял ручной пульт, выключил телевизор и посмотрел на Файгенблата. Он сидел, ссутулившись, широко расставив ноги, упираясь локтями в колени и опустив голову.

— Я не знаю, что делать, Валера, — сказал он, — не знаю.