Читаем Ригведа полностью

Но все-таки не стоит переоценивать "пустоту" ведийского дома. Его "временность" исключала или делала нецелесообразными большие тяжелые вещи типа "мебели" жесткой конструкции. Достоверно, что существовало ложе-постель -tdlpa-, слово, зафиксированное в "Атхарваведе", а для РВ восстанавливаемое на основании сложного слова talpa-givan-, о лежащем на ложе (VII, 55, 8). Нужно • думать, что tdlpa- была основной и, может быть, единственной горизонтальной плоскостью в жилище. Судя по этимологии слова и по функции talp - предметов в ряде других индоевропейских традиций, ведийское ложе - tdlpa- могло служить местом для расположения, размещения чего бы то ни было по преимуществу, а не только для сна или отдыха. Но лежание (qT-), несомненно, было связано именно с ложем, "рас-пространенность" которого в той или иной мере намекала на "горизонтальные" измерения жилища - ширину и длину. Жилище как "малый" мир позволяло реализовать и два других основных положения человека, семиотическое значение которых, похоже, в древности осознавалось с большей четкостью, а именно -стояние, соотносившееся с высотой жилища, с функцией связи низа и верха дома, с антропоморфическим дублированием главной вертикальной опоры (ср. опорный столб в жилище) -

stha-, с отмеченностью самого этого положения, исидение (sad-), понимаемое как некое свертывание "домовых" координат (высоты, ширины, длины) до ядра, до опоры, где как бы нейтрализуются стояние и сидение. Как реально воплощалась эта функция в "предметном" аспекте (подстилка, коврик, дощечка и т.п.), остается неизвестным, но для слов с корнем sad-, обозначающих сиденье-сидение в самом широком смысле слова, весьма актуальна связь с идеей твердости, крепости, силы (dhruvd- & sad-, drdhd- & sad- и т.п.). Царское сиденье-трон как раз и символизирует эти качества и их синтез в идее центра-опоры56. Другим символом центра в доме был очаг, в котором горел огонь (agn(-)> место, где совершались домашние обряды. Горизонтальность плоскости, на которой "раскладывался" огонь, и вертикальность поднимающихся кверху языков пламени символизируют и структуру дома и структуру мира в их основных параметрах, соотносясь, видимо, с сидячей позой человека, присутствующего при обряде. А обряд сам по себе раскрывал "ритуальное" начало в доме-жилище - и в символическом значении его и его составных частей, и в символике поведения, жестов, поз, слов обитателей дома, и в символах-вещах, подхватывающих "высокие" функции и доводящих их до "низкой" прозы профанического быта, до удовлетворения злободневных нужд и потребностей человека.

Здесь нет возможности проследить подробности этих связей, но по крайней мере в наиболее надежных случаях они не вызывают сомнений. Стоит лишь подчеркнуть, что именно "вещный" мир в узком смысле слова как раз и отражает два противоположных процесса - ритуализацию быта, в котором все (хотя бы в принципе) может быть возведено к ритуалу и ритуальным образцам, и деритуа-лизацию быта как открывающуюся возможность объяснять этот быт из него самого, мотивируя его элементы иначе и усматривая в них другие назначения и цели - уже не сакральные и не ритуальные, но профанические и бытовые. Каким было соотношение обоих этих процессов в ранневедийский период, сказать, конечно, трудно, но о степени "оплотнения" и профанизации быта можно с известным (и практически почти единственным) основанием судить по словарю "вещей", привязанных непосредственно к дому и к домовому или околодомовому хозяйству прежде всего потому, что "оседлая" жизнь позволяла полнее развернуть этот "вещный" инвентарь, нежели жизнь на повозках (ср., напр., земледельческие орудия типа плуга и т.п.).

О быте ведийских ариев, о "вещной" обеспеченности его можно составить представление по инвентарю утвари, хозяйственных инструментов, орудий и т.п., хотя, строго говоря, отделение "ритуального" от "бытового" не всегда возможно. Словарь утвари состоит из слов, обозначающих преимущественно разные виды "вместимостей" - сосуды, мешки, коробы, корзины и предметы, непосредственно с ними связанные. Ср.: Urdara- "сосуд для измерения зерна", patra- "сосуд для питья" {:ра- "пить"), phaligd- "сосуд для воды", расапа- "посуда для варки" (: рас- "варить", ср. русск.

пень, пеку), ukhh- "горшок" (ср. ukhachid- "разбивающий горшок"), kumbhd- "горшок", "кувшин"57, Jcdvandha- "бочка", кода- "ящик", "чан", "ведро", кодауТ-
то же, svina- "плетеная корзина", tvdc- "кожаный мешок", ulukhala- "ступка" ulukhalaka- то же (I, 28, 5-6), mathi- "мутовка", karotard- "цедилка для суры" (I, 116, 7; сура в отличие от сомы "профанический" хмельной напиток одуряющего , но не просветляющего действия), apidhana-"крышка", "затворка" и т.п.

Перейти на страницу:

Все книги серии Веды

Ригведа
Ригведа

Происхождение этого сборника и его дальнейшая история отразились в предании, которое приписывает большую часть десяти книг определенным древним жреческим родам, ведущим свое начало от семи мифических мудрецов, называвшихся Риши Rishi. Их имена приводит традиционный комментарий anukramani, иногда они мелькают в текстах самих гимнов. Так, вторая книга приписывается роду Гритсамада Gritsamada, третья - Вишвамитре Vicvamitra и его роду, четвертая - роду Вамадевы Vamadeva, пятая - Атри Atri и его потомкам Atreya, шестая роду Бхарадваджа Bharadvaja, седьмая - Bacиштхе Vasichtha с его родом, восьмая, в большей части, Канве Каnvа и его потомству. Книги 1-я, 9-я и 10-я приписываются различным авторам. Эти песни изустно передавались в жреческих родах от поколения к поколению, а впоследствии, в эпоху большого культурного и государственного развития, были собраны в один сборникОтсутствует большая часть примечаний, и, возможно, часть текста.

Автор Неизвестен -- Древневосточная литература

Древневосточная литература

Похожие книги

Шицзин
Шицзин

«Книга песен и гимнов» («Шицзин») является древнейшим поэтическим памятником китайского народа, оказавшим огромное влияние на развитие китайской классической поэзии.Полный перевод «Книги песен» на русский язык публикуется впервые. Поэтический перевод «Книги песен» сделан советским китаеведом А. А. Штукиным, посвятившим работе над памятником многие годы. А. А. Штукин стремился дать читателям научно обоснованный, текстуально точный художественный перевод. Переводчик критически подошел к китайской комментаторской традиции, окружившей «Книгу песен» многочисленными наслоениями философско-этического характера, а также подверг критическому анализу работу европейских исследователей и переводчиков этого памятника.Вместе с тем по состоянию здоровья переводчику не удалось полностью учесть последние работы китайских литературоведов — исследователей «Книги песен». В ряде случев А. А. Штукин придерживается традиционного комментаторского понимания текста, в то время как китайские литературоведы дают новые толкования тех или иных мест памятника.Поэтическая редакция текста «Книги песен» сделана А. Е. Адалис. Послесловие написано доктором филологических наук.Н. Т. Федоренко. Комментарий составлен А. А. Штукиным. Редакция комментария сделана В. А. Кривцовым.

Поэзия / Древневосточная литература