Ритка

Нет, у него не было оснований сетовать на жену за то, что она так и осталась домохозяйкой! Во-первых, у них родилась еще и дочь, а во-вторых, несмотря на то, что он все поднимался по служебной лестнице, Нина Павловна оставалась все такой же скромной и трудолюбивой, по-прежнему сама обшивала детей и строго присматривала за ними, умело вела домашнее хозяйство, освободив мужа от каких-либо житейских забот. Если ее в чем и обвиняли, как он слышал, так это в том, что очень уж она сдержанна! Нина Павловна и в самом деле не любила женских пересудов и, если у нее выдавалась свободная минута, предпочитала провести ее за книжкой. Это Нина Павловна подсказывала ему, с какой литературной новинкой стоит познакомиться. Именно жене он обязан тем, то они нет-нет да выбирались в театр. Он всегда прислушивался к тому, как Нина Павловна отзывается о его знакомых и сослуживцах. Он уже давно понял: кое в чем жена оказывается проницательнее его.

Да что там! Уже одним тем, что его сын и дочь благополучно окончили школу, он тоже обязан прежде всего Нине Павловне. Много ли уделял внимания детям он? Ну, в дневник, бывало, заглянет, поинтересуется, с кем они водятся, и все. И он должен помнить об этом. Он помнит, благодарен ей. Только вот…

Может быть, надо было все же посвятить Нину Павловну в то, что сказали ему врачи? Никаких командировок, ночной работы! Иначе война, ее раны добьют его в эти мирные дни. Пожалел жену, не стал ничего объяснять ей, сказал только: врачи порекомендовали переменить работу. Ему предложили крупный завод. Отказался. Что ему делать на заводе, не имея инженерного образования? Руководить вообще? Он только теперь, в этом вот своем ПТУ, по-настоящему понял, что руководить коллективом, предприятием — это одно, а воспитать, поставить на ноги хотя бы одного-единственного человека — совсем другое.

Нину Павловну огорчило, более того, рассердило, что он, не посоветовавшись с нею, перешел в училище. А не посоветовался он потому, что знал: она будет против. И не поймет, останется глуха ко всем его доводам. Потому что считает: теперь они должны жить уже ради детей, а для сына и дочери, по ее мнению, очень важен его престиж, и ему следовало бы подыскать себе более подходящую работу.

Так считает не только Нина Павловна.

И как объяснить им всем, что ведь недаром же ему так повезло, выбрался он из мясорубки войны живым и почти невредимым, чтобы жить теперь, заботясь только о своем личном благополучии? Есть у него наивысший долг перед тем же девятнадцатилетним солдатом Лешкой, которого выручили, спасли от неминуемой гибели теплые девичьи руки, перед тем Лешкой, который и мечтать не смел о том, что будет после войны, который хотел только одного — раздавить фашистскую гадину, победить любой ценой, может быть, даже ценой его, Лешкиной, жизни… Долг перед теми, кто остался лежать в перепаханной войной земле. Ему надо теперь жить и за них. И за них успеть что-то.

…По-зимнему тусклый рассвет все же разгорался, но выходить из дому было еще рано. Все-таки собрался. Завтракать не стал, чтобы не привлечь внимания жены стуком посуды. Нина Павловна непременно поднимется накормить его.

Днем он носился на училищном газике, по утрам предпочитал добираться до места работы автобусом. Смешаешься с толпой, никто и не замечает тебя, все торопятся, озабочены своим. Автобус тащится до нужной ему остановки без малого час, а потом еще идти пешком минут двадцать. За это время все можно передумать. А он, Копнин, в последнее время стал дорожить возможностью побыть одному, подумать.

2

Территория под ПТУ отведена за городом, на окраине поселка мелькомбината. Добрый кусок настоящего нетронутого леса. Приближаясь к училищу, Копнин каждый раз вспоминал про себя добрым словом человека, которому пришла в голову мысль построить ПТУ именно здесь: великолепный воздух, простор и удивительный контраст с суматошной жизнью городских улиц, прямо-таки целительный покой!

Когда он появился в училище впервые, его поразила запущенность недавно выстроенных зданий. Их было всего три — учебный корпус, одноэтажное, но просторное, все из стекла помещение мастерских и жилое здание, в нем же и столовая. Грязные потеки на когда-то кремовых стенах, тусклые, давно не мытые окна. Под соснами в хвое протоптаны тропинки. Ни цветников, ни спортивных площадок, только в закоулке между жилым корпусом и забором натянуты веревки и сушится белье.

— Чего же вы хотите? — обиженно спросил бывший директор. — Не школьники ведь, а пэтэушники. Сами, небось, знаете, что это за народ!

Он был какой-то сникший, бывший директор, помятый, все хватался короткопалой рукой за галстук, доставал из кармана мешковатых брюк платок и вытирал далеко открытый лоб и шею под воротником.

«Два года до пенсии, — напомнил себе Алексей Иванович, глядя на него, — и вот приходится уходить». Он чувствовал себя виноватым перед этим человеком, хотя горло то и дело перехватывала злость на него: так запустить все!

И внутри зданий были грязь и запущенность, покраска облезла, мебель обшарпана.