Ритм войны. Том 2

– Пустосвет и буресвет, – проговорила Навани. – Голоса богов.

Или, возможно, что-то более древнее. Причина, по которой существа, называемые богами, говорили так, как они говорили.

Подошла Рабониэль, и плечом к плечу они стали наблюдать за потоками света.

– Вы сказали, что буресвет и жизнесвет, перемешиваясь, образуют ритм, – сказала бывшая королева. – А если вообразить себе ритм, возникающий от смешения буресвета и пустосвета, на что он был бы похож?

– Эти два? – спросила Рабониэль. – Не сработает, Навани. Они противоположны. Один упорядоченный, организованный. Другой… – Она замолчала и прищурилась, потом прошептала: – Другой хаотичный, но в нем есть логика. Ее можно постичь. Не могли бы мы противопоставить ей что-нибудь? Хаос всегда кажется более мощным, проявляясь на организованном фоне… – Наконец она поджала губы. – Нет, я не в силах себе этого представить.

Навани постучала пальцем по ободку бокала, изучая неудачный опыт.

– Если бы ты слышала ритмы, – прибавила Рабониэль, – ты бы поняла. Но это за пределами человеческих возможностей.

– Спойте мне один, – попросила Навани. – Тон и ритм Чести.

Рабониэль подчинилась и пропела чистую, вибрирующую ноту – тон буресвета, такой же, как у камертона. Затем она заставила тон колебаться, вибрировать, пульсировать в величественном ритме. Навани напевала себе под нос, подстраиваясь под тон, пытаясь запечатлеть его в своем сознании. Рабониэль явно излишне подчеркивала ритм, чтобы человеческому уху было проще его опознать.

– Теперь поменяйте, – сказала Навани, – на ритм Вражды.

Рабониэль так и сделала: запела диссонирующий тон с неистовым, хаотичным ритмом. Навани попыталась подстроить под него тон Чести. У нее была вокальная подготовка, как у любой светлоглазой женщины ее дана. Однако она раньше не занималась такими вещами углубленно. Невзирая на все попытки удержать тон против сильного ритма Рабониэли, она быстро потеряла ноту.

Рабониэль замолчала, затем тихо запела в другом ритме.

– Прекрасная попытка, – сказала Сплавленная. – Лучше, чем я слышала от других человеков, но мы должны признать, что вы просто не созданы для этого дела.

Навани сделала глоток, затем покрутила вино в своем бокале.

– Почему ты хотела, чтобы я спела эти ритмы? – спросила Рабониэль. – Чего ты надеялась добиться?

– Я подумала, если мы соединим эти две песни, то сможем найти правильную гармонию, которая будет исходить от сочетания буревого и пустотного света.

– Это не так просто, – возразила Рабониэль. – Чтобы найти гармонию, тоны должны измениться. Я пробовала это много раз, Навани, и всегда терпела неудачу. Песни Чести и Вражды не сочетаются друг с другом.

– Вы уже пробовали это с человеком?

– Конечно нет. Люди, как мы только что продемонстрировали, не приспособлены для тонов и ритмов.

– Мы ничего не продемонстрировали. У нас был один неудачный эксперимент.

Она поставила бокал на стол, пересекла комнату и принялась рыться в своих вещах. Достала один из наручей, к которым прикрепляла часы и прочие устройства. Как и остальные фабриали в башне, ничего больше не работало. Но зато в нем имелись гнезда под большое количество самосветов.

Навани сорвала внутренний слой кожи, затем уселась за стол и принялась возиться с винтами, вставляя в наруч новые, заряженные буресветом камни.

– Что ты делаешь? – спросила Рабониэль.

– Вы слышите песни и ритмы Рошара. Возможно, это просто потому, что у вас лучше устроен слух.

Рабониэль скептически запела, но Навани продолжала устанавливать самосветы.

– Мы слышим их, потому что мы дети Рошара. А вы – нет.

– Я прожила здесь всю свою жизнь, – отрезала Навани. – Я такое же дитя этой планеты, как и вы.

– Твои предки были из другого мира.

– Я говорю не о предках, – сказала Навани, пристегивая ножны так, чтобы плоские стороны камней касались ее руки. – Я говорю о себе.

Она перенесла устройство на стол и послала новые струйки буресвета и пустосвета из заряженных камней, заставив их кружиться возле пустого камня в центре.

– Спойте еще раз тон и ритм Чести, Древняя, – попросила Навани.

Рабониэль дерзко расправила плечи, но подчинилась. Навани закрыла глаза, крепче сжимая наруч на предплечье. Он был устроен как фабриаль, но ее не интересовала эта функция. Ей просто нужно было приспособление, способное удержать побольше самосветов, прижимая их к обнаженной коже.

Холодные камни потеплели. Внутри заряженных самосветов всегда возникали маленькие ураганы. А сопровождалось ли это каким-нибудь звуком? Или вибрацией…

Способна ли Навани что-нибудь ощутить? Тон, ритм? Когда Рабониэль запела, ей показалось, что да, способна. Она запела в унисон с Древней и почувствовала что-то на коже руки. Самосветы отреагировали – точнее, отреагировал буресвет внутри их.

В этом таилась некая закономерность. Ритм, заданный Рабониэлью, на нее только намекал. Навани пела и чувствовала, как самосветы откликаются. Как если бы рядом с ней был певец с более сильным голосом и она могла бы приспособиться к нему. Сам буресвет вел ее, подсказывая такт и ритм.