Робеспьер. В поисках истины

Покончив с этой работой, Робеспьер спустился в столовую, где вся семья Дюплэ собралась на ужин. Стол был накрыт не на дворе, где ужинали в последние дни, чтобы отвлечь мысли Робеспьера от злополучного празднества, о котором в те дни столько было разговоров.

Вся семья встретила его очень радушно и была рада видеть его здоровым и весёлым. Он объяснил в нескольких словах, что совершенно оправился, и был очень доволен, что отдохнул целый день, но окружавшие его улыбки и видимые старания отвлечь его внимание от неприятного предмета, занимавшего всех, наконец ему надоели. После десерта он сам завёл разговор о вчерашних событиях.

— Скажите мне откровенно, — спросил он у госпожи Дюплэ, — какое вы вынесли впечатление из вчерашнего торжества?

— Оно было грандиозно, — отвечала она.

— Вы говорите, как добрая женщина и мать, — произнёс он печально и признался своим друзьям, что все его надежды не исполнились, так что ему приходится начинать дело сызнова.

— Вы преувеличиваете, — заметил Леба.

— Нисколько, — заметил спокойно Робеспьер, — и целый день я провёл в подготовке моей мести.

В эту минуту раздался стук в дверь, и Морис, отворив её, радостно воскликнул:

— Это Буонарроти.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнули все в один голос.

В сущности, это вовсе не был сюрприз. Девицы Дюплэ нарочно пригласили Буонарроти к ужину, так как он отлично играл на фортепиано и охотно аккомпанировал Леба, талантливому скрипачу. Вообще Буонарроти был очень оригинальным человеком: родом с Корсики, он признавал себя прямым потомком Микеланджело и был не только пламенным революционером, но и рьяным поклонником Робеспьера. На полученное приглашение он ответил отказом ввиду каких-то спешных занятий, но обещал зайти вечерком, чтобы постараться развлечь своего друга.

Госпожа Дюплэ воспользовалась его появлением, чтобы перейти в гостиную, и предложила тотчас заняться музыкой, хотя Буонарроти горел желанием рассказать Робеспьеру собранные им сведения о том, какое впечатление произвёл вчерашний праздник на различные кружки Парижа, но ему не дали времени поболтать и прямо усадили за фортепиано, а Леба взял на скрипке первые аккорды одной из сонат Моцарта.

Ни в одной из комнат дома Дюплэ так ярко не обнаруживался культ Робеспьера, как в этой гостиной, скромно меблированной диванами и креслами, покрытыми утрехтским бархатом. Портреты Неподкупного виднелись всюду: на стенах, на столах, на кронштейнах и даже на фортепиано. Они были всевозможного вида и форм, начиная от портретов карандашом и акварелью до медальонов бронзовых и алебастровых. Вся семья Дюплэ любила проводить свободное время в этом храме, посвящённом полубогу. Они проводили тут вечера, на которые иногда являлись немногочисленные друзья дома. Дочери Дюплэ обыкновенно были заняты вышиванием и шитьём, а мужчины разговаривали о различных предметах, часто возбуждаемых перепиской Робеспьера, которую обыкновенно вскрывали Дюплэ или Леба.

По временам искали развлечения в музыке или в чтении. Относительно первой пальма первенства принадлежала Леба и Буонарроти, но в декламации никто не мог сравниться с Робеспьером. Он сохранил свою юношескую любовь к стихам и с удивительным искусством читал среди суровой республиканской обстановки трагедии Корнеля и Расина с замечательным выражением и эффектом.

Но в этот вечер он обращал мало внимания на музыку, сам разбирая свою многочисленную переписку. С лихорадочной поспешностью он вскрывал письма, бросал на них взгляд и передавал их Симону для классификации или для уничтожения. Старуха Дюплэ по обыкновению дремала, сидя в кресле, а её муж курил трубку у окна, из которого он следил за уходом рабочих, задержанных какой-то спешной работой. Юный Морис перебегал от одной группы к другой, быстро прыгая по комнате с ловкостью белки.

Неожиданно Буонарроти заиграл гимн Верховному Существу, сочинённый Госсеком, и, услыхав эти звуки, Робеспьер невольно вспомнил о событиях, совершившихся накануне. Судя по полученным им письмам и полицейским донесениям, нельзя было сомневаться, что его предполагаемое торжество оказалось полным поражением.

В эту минуту в комнату вошёл Дидье, и на вопрос Робеспьера, какого он мнения о вчерашнем празднике, отвечал:

— Всё было прекрасно!

— Вы лжёте! — произнёс Робеспьер.

Прижатый таким образом к стене полицейский агент должен был согласиться, что дело было совершенно проиграно, и, к сожалению, по вине полиции. Люди, которых наняли для исполнения роли клакёров, получили деньги вперёд, напились в кабачках и явились, когда уже было поздно. Кроме того, Дидье сообщил несколько других фактов, которые привели в тупик Робеспьера, не подозревавшего, что его враги были так смелы. Он позвал Дюплэ, чтобы посоветоваться, но Дидье, видя смущение Неподкупного, взял смелость предложить ему совет.