Оставшись один, Робеспьер глубоко задумался. Теперь было всё для него ясно. Он понимал настоящую причину оскорбления, нанесённого ему юношей. Но обстоятельства были сложнее, чем он думал. Что де тала Кларисса в Монморанси? Каким образом она была знакома с англичанином Воганом, который предлагал от имени вигов быть регентом франции? Может быть, Кларисса действовала заодно с англичанином и хотела переманить его на сторону роялистов, сознавая всё его влияние и всю пользу, которую он мог принести стране? Но в таком случае она знала о его свидании с англичанином и могла одним словом погубить его. Нет, нет, это было невозможно. Мать его сына никогда не выдаст его! Но зачем же она была в Монморанси? Зачем? Зачем?
С закрытыми глазами Робеспьер повторял это слово «зачем» и мало-помалу впал в забытье. Он как будто перенёсся в тюрьму Ла-Бурб и увидел Клариссу. Но она была по-прежнему молодая и хотя бледная, но прелестная, с чудными голубыми глазами. Но как могла она, столь молодая, иметь взрослого сына? Нет, она была не матерью, а невестою Оливье, и он обещал поженить их в Лондоне с помощью Фокса, который был в Англии так же всемогущ, как он, Робеспьер, во Франции.
Его голова медленно опустилась на грудь, и ой крепко заснул.
Лампа, стоявшая на столе, уже догорала, и при её мерцающем свете неясно выделялось из темноты бледное, всё ещё выражавшее тревогу лицо Робеспьера. Он заснул одетый, и руки его висели по сторонам, как плети. Время от времени он нервно вздрагивал, и какие-то несвязные слова или глухие звуки вырывались из его уст.
Комната Неподкупного, скромно меблированная креслом, в котором он теперь спал, несколькими плетёными стульями, простым письменным столом, книжными полками и кроватью красного дерева с пёстрыми занавесками, сделанными из платья госпожи Дюплэ, находилась рядом с помещением, где спал маленький Морис. Около трёх часов ночи ребёнок вдруг проснулся, услышав голос Робеспьера. Но последний не раз разговаривал во сне, и потому ребёнок повернулся и снова заснул. Однако его вторично разбудил шум падающего кресла. Он вскочил и отворил дверь в соседнюю комнату.
При мерцании совершенно угасавшей лампы Морис увидел, что Робеспьер стоял одетый и, вытянувшись во весь рост, дико махал руками, словно от кого-то обороняясь. Подле него стояло опрокинутое кресло.
Ребёнок подбежал к нему и спросил, что с ним. Робеспьер пристально посмотрел на него, опустился на колени и, схватив его, прижал к своей груди.
— Сын мой, сын мой! — произносил он едва слышно среди болезненных стонов.
Между тем лампа потухла, но сквозь полуоткрытые ставни пробивался сероватый свет начинающегося дня. Морис с трудом помог Робеспьеру подняться с пола и сесть в кресло, которое он прежде того поднял.
— Не нужно ли вам ещё что? — спросил он.
Но Робеспьер уже крепко спал.
Ребёнок тихонько вышел из комнаты и, бросившись на свою постель, также заснул.
В семь часов утра Робеспьер открыл глаза. Он ничего не помнил, что было ночью, а тот факт, что он спал одетый в кресле, его нимало не удивил. Это случалось нередко в критические моменты его жизни. Он открыл ставни, и в комнате стало светло. Кто-то постучал в дверь. Это был Морис, который просил позволения войти.
Это раннее появление мальчика, которого он очень любил и которому давал в свободные минуты уроки истории, изумило Робеспьера.
— Как ваше здоровье?
— Отлично! Зачем ты меня об этом спрашиваешь?
— Потому что... вы знаете... вчера ночью...
— Что вчера ночью?
— Вы меня очень перепугали.
— Чем я тебя перепугал?
Морис рассказал, что случилось ночью.
— Ты в этом уверен? — спросил Робеспьер тревожным тоном.
— А так как вы меня узнали и назвали своим сыном, то я успокоился и подумал, что у вас жар был не очень большой.
— Да, да, ты прав, значит, у меня не был большой жар, если я тебя узнал и назвал своим сыном. Ведь ты, правда, мой добрый сынок, — прибавил Робеспьер, гладя ребёнка по щеке. — Но ты не говори об этом ни слова, нечего тревожить отца и мать.
— Я никогда ничего не говорю!
— Как никогда? — спросил с беспокойством Робеспьер.
— С вами это случилось не в первый раз.
— А что же со мною случалось раньше?
— Вы часто говорили вслух во время сна.
— А что я говорил?
— Какие-то несвязные слова, которые я не мог понять. Но я так привык к этому, что не обращал внимания. А вот вчера случилось нечто необыкновенное, и я вскочил с постели.
— Совершенно напрасно. Я просто устал.
— Может быть, вас расстроил допрос шуана?
— Может быть. Но ты видишь, я теперь совсем здоров. Ну, иди, дитя моё, и помни — никому ни слова.
Когда мальчик ушёл, Робеспьер подумал, что, быть может, слишком мало ходит, и потому у него делается прилив крови к голове. Хорошая прогулка по Елисейским полям была бы для него всего полезнее. Поэтому он переоделся, побрился, попудрился и по обыкновению надушился. Но прежде чем выйти из дома, он вынул из ящика стола написанный за два дня перед тем проект закона и спрятал в карман.