Родник Олафа

Два брата громко молились о здравии уноши Архипки Рубеля.

Сергей Заяц сурово взирал на своих работников и чеканил о говоренном им всем правиле неукоснительном: не стой под стенами, кои разбирают, также и под куполом, и не делай ничего, покуда не уверишься, что труд твой не навредит ни тебе, ни кому другому.

Мужики хмуро слушали, молчали, молчали, а потом заворчали, что, дескать, тут кобь творится, порча в самом монастыре завелася. Сколь уж всякого случилося. Оно бо неспроста. И на городе бают: пожар, животину какую-то разодранную сыскали на мосту, барана али корову, и огни были на крышах, а собаки все жалостливо скулили и из будок не йшли.

– Пущай придет игумен батюшка! – стали громче требовать.

– К чему тута у вас сходатай[221] звериный находится?

И крики уже не стихали, пока не пожаловал и сам игумен с посохом. Встал перед людьми, пытливо озирая их лица, слегка щурясь.

– Сказывай нам, отче, хто тута у табе в порубе?! – выкрикнул плечистый мужик с чуть прикрытым одним глазом, то ли от укуса насекомого, то ли с рождения, а другой глаз был широко открыт и так и сверкал искрами.

– Да! Да! – загудели остальные.

– Мы не свечалиси[222] подле оборотня труждаться! – заявил тот седобородый мужик с загорелой крепкой высокой шеей, что спорил уже с игуменом. – Кого вы тут прячете?

Игумен поднял руку, призывая всех к тишине. И люд потихоньку примолк. Тогда он сказал:

– Сице бо то дела наши…

Люди снова зашумели.

– И владыки Мануила! – возвысил голос Герасим. – И князя!

– А страждем мы! – крикнули.

– Прещение от того поруба исходит!

– Зверь тама у вас сидит! Порчу наводит! Кознованье тут и есть у вас!

– Не хотим так работать! Дай сюды оборотня того! Прибей его к стене! Али пожги!

– Пожги! Пожги погань! Изведи оборотня!

Тут рядом с игуменом встал Стефан, он быстро испросил дозволения говорить, тот кивнул.

– Люди! – воскликнул Стефан зычно и властно. – Нам ни к чему которатися[223]! Оборотня мало пожечь, огнь его не одолеет. Мало главу усечь, топор его не возьмет.

– А что же?

– Слово! Осе меч! – воскликнул Стефан. – Словом надобно его победить, заставить склонить выю. И тогда сам он в себе изведет зверя поганого.

– Покажи нам его!

– Не сейчас. А как укротим, – сказал Стефан.

И слова его, а особенно странная улыбка, которую никто не видел, но все чувствовали, и его сияющие карие глаза, высокий лоб, овеваемый ветром, весь его облик как-то убедительно подействовал на мужиков, и они перестали гудеть и требовать тут же учинить расправу.

Мертвого завернули в рогожу и положили на телегу, один мужик, знавший погибшего, да монах повезли его в город.

Работы возобновились.

Но все-таки недовольство и опаска не исчезли, это чувствовалось во всем. И Стефан снова входил в поруб с Димитрием и Сергием. Этот момент удалось узреть Чубарому. И он о том поведал Сычонку, как они снова отдыхали в саду. А Сычонок вдруг начал что-то такое Чубарому показывать, да тот не мог никак взять в толк, что именно. Потом разобрал: на лодке плыть. Ну. Куды? Куда-то вверх по Днепру. Ага. Зачем? Три? Что «три»? Три дня плыть? Не? Три поприща? Не?.. Три года?.. Не? Три. Трое? Втроем? Кто, и кто, и кто? Сычонок жестикулировал, выговаривал без звука слова старательно, заставляя Чубарого отгадывать по губам, что за слова-то. Тот подмигивал одним глазом, другим и сам то разевал рот, то закрывал, морщил нос, ерзал, перебирал ногами, дергал плечами – невмоготу ему было разбирать ту грамотку немую. Хотелось заржать да удариться в галоп.

Как вдруг его осенило. И он широко раскрыл глаза.

– Набдеть[224]? Оборотню?!

Сычонок сделал страшное лицо, приложил палец к губам.

– Ты чего, лишеник, кощей, щепка?! Об оборотне я буду печися?

Сычонок-Василёк сжал губы, сузил свои яркие глаза, и они стали еще ярче, нестерпимее.

– Да ён тебя поворожил! Поганый волк. Не куснул ли? – спросил Чубарый с опаской, оглядывая Сычонка с ног до головы. – Чиво это мы будем печися об нём? Ён заест нас сразу, перекусит горло. Держи, Васёк, рыльце огнивцем, а глаза буравцом!..

Сычонок уже жалел, что завел этот разговор с Чубарым. Но все же попытался растолковать ему, зачем он хочет помочь пленнику. Из кожи вон лез, делая знаки, даже язык свой высунул. Тут Степка Чубарый вскинул брови и постарался ухватить его за язык. Сычонок спрятал язык и отмахнулся, задев Степку, вскочил, готовый кинуться в драку. Тут и Степка встал, набычился… Да опять им не дали схлестнуться, окликнули на работу.

И Сычонок до самого вечера боялся, что Степка Чубарый все разболтает кому-нибудь. И что же тогда?.. А вдруг и его в поруб сунут?..