Родом из детства

И я решительно ткнул пальчиком в экран.

- Кто он?

- Высоцкий!

Мама так сильно удивилась, что потеряла дар речи, а когда полминуты спустя речь вернулась к ней, голос был сдавленным, сиплым, словно кто-то невидимый держал её крепкой рукой за горло.

- Лёшенька, ты себя хорошо чувствуешь?

- Он мой папа! – выкрикнул я. – Ты просто не хочешь говорить!

Кажется, мама поняла, что я вот-вот расплачусь, поэтому заговорила со мной тихо и ласково.

- Милый мой, хороший… Поверь мне, я не стану тебя обманывать… Твой папа – да простит меня Бог – такой же алкаш, как и этот, только менее талантливый. Я говорю правду. Твоего папу зовут Лёня. И у него такая же фамилия, как у тебя. Курилко. Но я надеюсь, что когда ты вырастешь, ты будешь совсем другим. Ты будешь честным, сильным и добрым. А может, даже и знаменитым, как этот твой Высоцкий.

- Да?

- Ну а почему нет? Чем ты хуже других? Ты у меня умный, красивый… С богатой фантазией… как оказалось.

Мама обняла меня и крепко прижала к себе.

- Тоже, глупыш, выдумал! Надо же! Сделал меня любовницей Высоцкого… Ты хоть никому об этом не рассказывал? А то ещё не хватало… Нашим сплетницам только повод дай, а уж они-то додумают – и как я на концерты к нему ездила, и как где-то в гримёрной… О майн гот! Любовница Высоцкого… У него там своих хватало… Бабы его любили…

А я сказал:

- Только ты его больше не обзывай.

- Кого?

- Высоцкого.

- Хорошо, не буду. Сдался он мне, твой Высоцкий. Садись, смотри фильм, а я пойду, лекарство приму, а то ты меня в гроб загонишь своими фантазиями…

 

 

 

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

 

 

СКАЗАТЬ СЕСТРЕ СПАСИБО

 

До пяти лет сказки на ночь мне читала сестра. Но иногда её эта обязанность напрягала. Ей было невыносимо скучно. Детские сказки по понятным причинам казались ей примитивными и неинтересными. Тогда она стала читать мне на ночь то, что было интересно ей, пятнадцатилетней. Чего там только не было. «Джейн Эйр», «Портрет Дориана Грея», «Яма», «Любовник леди Чаттерлей»… И прочее в таком же духе.

Под романы я засыпал немного быстрее, чем под сказки. Минут за двадцать. Но я ни в коем случае не роптал и маме не жаловался. Мне всё равно безумно нравилось слушать, когда Наташа мне читала. Любую книгу, с любого места.

Я заразился чтением задолго до того, как научился читать самостоятельно.

И я, наверное, единственный человек, ознакомленный в пятилетнем возрасте с душевными переживаниями Наташи Ростовой.

Мама всё-таки узнала о Наташиной хитрости. Разразился нешуточный скандал.

- Ты что, совсем сбрендила – читать ребёнку Мопассана! Это же о проститутке! Тебе самой такое читать ещё рано, между прочим. Скороспелка!

- «Милый друг», - оправдывалась Наташа, - стоит в программе внеклассного чтения.

- Да? А порнография там ещё не стоит – в вашей программе внеклассного чтения?

- Ну честно, мама. Вот список рекомендуемой литературы. Читай: Ги де Мопассан, «Милый друг».

Мама повысила голос:

- «Милый друг»! А не «Пышка»! Я ещё пока из ума не выжила, слава Богу! Где ты вообще её раскопала? Это ж не наша…

- Ширяева дала.

- Твоя Ширяева – суккуб! Я давно подозревала. Куприна тоже она дала?

- Да…

- Нашла себе подружку! Ей самой место в «Яме» Куприна! Немедленно всё верни, пусть даст взамен «Как закалялась сталь». Или «Молодую гвардию». Или ещё какую-нибудь тягомотину… Стой! Куда пошла? Оставь мне «Любовника». Остальное верни!

Сестра, хитро прищурившись, улыбалась:

- Я у неё взяла только Мопассана и Куприна, остальное наше.

- Ой, не заговаривай мне зубы! Я своё слово сказала. Такое читать ещё рано! Тем паче брату.

Делать было нечего. Пришлось Наташе вновь обратиться к детским книгам. К «Айболиту». К «Мойдодыру». К «Приключениям Пиноккио». Но, читать всю эту детскую литературу она долго не могла. (Тем более не раз и не два.) Её клонило в сон.

Чтобы окончательно избавить себя от ежевечерних чтений, она решила – легче научить читать меня самого.

Началось обучение.

Я принял его с энтузиазмом. Мысль о том, что я смогу читать сам, когда угодно и что угодно, окрыляла меня.

Мне, как и всякому пятилетнему ребёнку, не хватало усидчивости и внимания. А Наташе, в свою очередь, как доморощенному педагогу, не хватало терпения.

- Какая буква? – спрашивала она, ткнув пальцем в Букварь.

- Мэ.

- Не мэ, а эм! – сердилась сестра.

- Эм, - повторял я.

- А это?

- А.

- Правильно. А вместе?

Я молчал, раздумывая.

- Ну! – подгоняла сестра. – Читай. Эм и а – что получается?

- Эма.

- Да какая, блядь, эма?! Ма!

Наташа обожала материться. Если рядом не было мамы.

Я не обижался. Я превосходно разбирался: когда матерится мама – она злится, а когда Наташа – она просто балуется. Хочет казаться ещё взрослей.

Я любил сестру. Мы умели ладить.

Правда, когда я чуть подрос, мы с ней начали частенько ссориться. И довольно-таки серьёзно. В возрасте семи-восьми лет я уже умело и дерзко огрызался. Если мама нас не слышала, мы переходили всякие мыслимые границы приличий. Она обзывала меня хохляцким выблядком, а я её – ёбаной эсэсовкой. Эдакая невинная детская перебранка.