— Узнаю прежнего Рокоссовского, — засмеялся Тимошенко. — Советская военная миссия во главе с Ворошиловым считала, что СССР, не имея общей границы с агрессором, мог оказать помощь Англии, Франции, Румынии и Польше лишь при условии пропуска его войск через польскую территорию. Других путей для соприкосновения не было. Западные миссии не согласились с позицией советской стороны. Хуже того, польское правительство открыто заявило, что не нуждается в помощи со стороны Советов.
— Когда б клюнул жареный петух, никуда бы поляки не делись. Неужели эти 200–400 километров явились камнем преткновения в таких важных переговорах?
— Если хотите, в этом была основа разногласий, — сказал Тимошенко, взглянув на генерала. — Поэтому переговоры прервались, и мы вынуждены были заключить пакт о ненападении с фашистской Германией.
— Любопытно, какими силами располагал будущий тройственный союз, если бы он состоялся?
Маршал Тимошенко открыл сейф, нашел нужную папку и уселся за стол.
— Франция могла поставить 110 дивизий, 4 тысячи современных танков, 3 тысячи пушек и 2 тысячи самолетов, Англия — 31 дивизию и 2 тысячи самолетов. Как видите, силы немалые.
— Да, силы немалые, — согласился Рокоссовский и, подумав, спросил: — А мы чем располагали для борьбы с агрессором в Европе?
— Мы могли поставить 120 пехотных и 16 кавалерийских дивизий, 5 тысяч орудий, 10 тысяч танков, 5 тысяч боевых самолетов. Кроме того, к услугам всех держав имелись военно-морские флоты.
— Итого, — моментально прикинул Рокоссовский. — Какая силища — почти 300 дивизий, 15 тысяч танков, более 10 тысяч самолетов? — Он посмотрел на маршала. — Как же мы отказались от такой сокрушительной силы из-за пустяка?
— Как из-за пустяка? — резко возразил Тимошенко. — Нам не давали коридор — это не пустяк!
Он посмотрел внимательно на Рокоссовского и подумал: «А он ничуть не изменился: все та же смелость мыслей, все та же раскованность. Только, пожалуй, более категоричные суждения».
— Было не до коридора, когда гитлеровцы начали кромсать Польшу. Я больше чем уверен — польский народ встречал бы нашу армию хлебом и солью.
— Ладно, Константин Константинович, в своей полемике мы можем далеко зайти, — сказал Тимошенко, отдавая себе отчет, что этот разговор, когда уже заключен пакт о ненападении с Германией, является совершенно неуместным.
После некоторого молчания маршал произнес:
— Вы снова будете командовать 5-м кавалерийским корпусом. Пока корпус в пути — он перебрасывается на Украину, — я вас направляю в распоряжение командующего Киевским Особым военным округом генерала армии Жукова.
— Жукова? — переспросил Рокоссовский.
— Да, да, Жукова, — подтвердил Тимошенко, посмотрев на генерала. — Теперь вы меняетесь местами — он начальник, а вы подчиненный.
— Я ничего не имею против. Мы всегда были с ним добрыми друзьями.
— Вот и хорошо, — сказал Тимошенко и молниеносно поднял трубку красного телефонного аппарата, который задрожал от звонка.
— Слушаюсь, товарищ Сталин! — принял стойку «смирно» маршал. — Слушаюсь!.. Сейчас же выезжаю!.. Слушаюсь, товарищ Сталин!
Тимошенко дрожащими пальцами застегнул пуговицы, опоясался ремнем, нахлобучил почти до самых бровей фуражку и, тревожно взглянув в зеркало, на ходу бросил:
— Товарищ Рокоссовский, предписание у помощника!
Киев встретил Рокоссовского радушно. Лето было в разгаре. Роскошные шапки темно-зеленых каштанов придавали улицам нарядный и праздничный вид. От синего Днепра веяло прохладой.
Жуков и Рокоссовский встретились по-дружески. Как старые солдаты обнялись, похлопали друг друга по плечу и приступили к делу.
— Пока твой корпус подтягивается к новому месту дислокации, — говорил Жуков, — попроси у штабистов материалы, связанные с войной в Финляндии, там есть, что посмотреть. Одним словом, входи в курс дела.
Все лето 1940 года прошло для Рокоссовского в изучении документов, в учениях и инспектировании войск. И только в конце июля он принял свой 5-й кавалерийский корпус. Там оказалось немало старых сослуживцев, которые встретили его с искренней радостью. Но были и те, кто «бичевал» его на партийном собрании, разносил в пух и прах, когда его отстранили от должности командира корпуса. В связи с этим он вынужден был собрать офицеров.
— Работать с подчиненными, которые прячут глаза от командира, не лучшее средство для взаимопонимания, — открыто сказал он. — Кто-нибудь заметил, что я отношусь предвзято к некоторым из вас?
— Н-нет! — дружно ответили голоса.
— Так вот, все, что было, быльем поросло, — мягко сказал он, улыбнувшись той обаятельной улыбкой, которую хорошо знали подчиненные. — Теперь мое кредо — кто старое помянет, тому глаз вон. Кому не любо, что против шерсти глажу? Время не терпит — на пороге, на мой взгляд, тревожные события.
Когда в зале раздались дружные аплодисменты, Рокоссовский поднял руку.
— Извините, друзья, я говорил не для того, чтобы сорвать аплодисменты.
После этого разговора напряжение между отдельными подчиненными и Рокоссовским как рукой сняло. Весь коллектив включился в боевую работу.