Роксолана-Хуррем и ее «Великолепный век». Тайны гарема и Стамбульского двора

Ибрагим, кажется, забыл об одном: комнаты переговоров имели окна, закрытые частой решеткой, стоя за которой можно было слышать все происходящее в помещении, оставаясь при этом невидимым. Это придумал еще прадед Сулеймана султан Баязид, чтобы иметь возможность слышать речи на заседаниях Дивана и, если станет скучно, просто удалиться не привлекая внимания.

Был ли Сулейман за решеткой во время приема Ибрагимом-пашой Корнелиуса Дуплициуса? Если судить по вдруг изменившемуся отношению султана к своему визирю, был и все слышал. Возможно, и принимать посла поручил, чтобы самому проверить слухи о самомнении визиря.

Можно представить, насколько потрясло султана услышанное.

Но неужели Сулейман не подозревал, что Ибрагим себя мнит правителем, а его – просто послушной пешкой на троне? Не догадывался, что послы несут подарки прямиком визирю и его просят об одолжении? Что Ибрагим распоряжается слишком многим и решает многие вопросы сам, без ведома султана?

Нет, все знал и все понимал. Просто за много лет привык мыслить с Ибрагимом заодно, свои решения только подтверждать его доводами, привык пользоваться его знаниями и ловкостью. А еще… Сулейман не очень любил внешний блеск и мишуру публичности. Праздники – это хорошо, но иногда султан даже завидовал женщинам, которые могут сидеть за занавесом и не обязаны красоваться на коне или на троне. Сулейману куда больше нравились размышления в тиши своих покоев или в саду, создание украшений (он был хорошим ювелиром), чтение книг, стихосложение… И куда меньше – торжественные приемы с множеством ритуальных действий, громкой музыкой и обязательным шумом. Понимал, что как правитель обязан выполнять все эти ритуалы, что блеск империи прежде всего воспринимают через его блеск, но понимать и любить не одно и то же.

Для блестящих приемов и хитрых разговоров с послами был Ибрагим-паша. Но оказалось, что визирь пошел дальше: ему подали кисть руки, он готов отхватить всю ее по плечо.

Сулейман был умен, очень умен, как и скрытен. А еще честен с собой. Он сознавал, что Ибрагим не преувеличил, сказал послам правду – султан действительно поступал по его подсказке, отдал в руки визиря так много, что правил, по сути, он. Но одно дело получить власть и пользоваться ею, совсем иное – возвестить об этом на весь мир. То, что сегодня услышали послы, завтра станет известно всей Европе. Там мало кто понимает, что Сулейману достаточно сделать всего одно движение, сказать одно слово – и участь самого разумного и могущественного визиря будет решена, что не султан в его руках, а сам Ибрагим в руках Сулеймана просто игрушка, жизнь которой не много стоит.

За Ибрагимом не стоял янычарский корпус или армия, способная сбросить самого султана за обиду, учиненную визирю. Ибрагима никто не поддержит, если он решит пойти против своего владетеля. Вся мощь Ибрагима в его дружбе с султаном, в доверии Повелителя, в их многолетней привычке советоваться. Лишись визирь этого доверия, в одночасье потеряет все остальное.

Проблема в том, что Сулейман не представлял никого рядом с собой на месте Ибрагима-паши.

И все же дальше так оставаться не могло.

Сулейман понимал, что, попустительствуя самомнению Ибрагима, просто разрушит доверие к самому себе и за границей, и в собственной стране.

С Ибрагимом надо было что-то делать.

Для начала Сулейман отправил его в поход на шаха Тахмаспа:

– Желаешь воевать? Отправляйся против Сефевидов. Багдад должен принадлежать Османам!