Роман на вырост

Он вдруг вскочил с табурета. Хотел что-то сказать, но я была быстрее. Быстрее своих мыслей: «А может не нужно этого говорить? Что я плету?» Но во мне кипела злость, и скорее злость, чем я, выкрикнула:

— Ты свинья! Самый противный в мире! Ты проклятый!

В эти мгновения я не была собой.

Поставили меня перед фактом.

Как будто я действительно была не человек, не дочка Елены Вечорек, а кошка, существо, не имеющее права ничего сказать.

Но нет! Я так этого не оставлю, я не собираюсь молчать… но, честное слово, не собиралась говорить таких ужасных слов. Не дали мне время подготовиться, освоиться, найти нормальные слова и чувства. Я словно плюнула Скворцову в лицо, это было страшно, но разве не был и он в этом виноват?

А Скворцов побледнел даже под своим морским загаром и со странным выражением лица покачал головой.

— Виля, к ноге! — Я выбежала из квартиры, из дома, ничего почти не видела из-за слез. Хотела умереть, надеялась, что попаду под машину. Чтобы перед смертью протянуть Скворцову слабую руку и попросить прощения за все. За его страдания по моей вине. Не заслужил их, хотя заслужил.

Ох, как мне было плохо… Если бы не Виля, плетущаяся за мной на коротких лапках, меня бы наутро похоронили, как жертву дорожно-транспортного происшествия.

Побродив по улицам, я нашла убежище на скамейке возле соседнего дома. Сидела, съежившись, и тупо рассматривала рисунки разноцветным мелом на асфальте: розовые цветочки, голубые домики. И Вилю, которая вежливо играла в догонялки с голубями.

Конечно, мама и Скворцов виноваты. И даже очень. Но все люди делают ошибки и не только в сочинениях. Из-за ошибок даже войны начинаются. А я устроила дурацкий кухонный скандал. Сковородометательница…

Что думает обо мне мама? Ясно — что. Ее дочь — чудовище, а не красавица. Настоящее чудовище, вампирша и змея одновременно. Интересно, каких слов я дождусь от нее и Скворцова для своего мужа, когда он появится?

Но как исправить эту ужасную ситуацию? Попросить у Скворцова прощения? Изменится ли хоть что-нибудь от моих извинений? Будет лучше или еще хуже? И что он скажет? Нет, неважно, пусть говорит любые слова, я их заслужила.

Потом мы с Вилей опять бродили по улицам, пока она не легла на газоне и отказалась идти. Пришлось возвращаться.

К дому я подошла в два часа. Ноги гудели, голова болела, руки онемели от тяжести толстушки Вили, которую мои хождения измучили вконец. К счастью, лифт работал.

— Наконец-то! — встретила меня в дверях мама. — Я уже обзвонила всех. А у меня, между прочим, срочная работа. Послушай, я понимаю, что это для тебя неожиданно, но очень прошу — не начинай опять скандал.

Я молчала. Несколько раз кивнула.

— Он очень хороший человек, — продолжала мама, — он все понимает, но есть же границы.

Я опять кивнула. Представляла, что она хотела бы вместо этого сказать мне в ответ на мою жестокость к своему Скворцову. Только ей было некогда, и она торопливо ушла. Могла не стараться меня уговаривать, я сама уже повторила себе тысячу и тысячу раз: они виноваты, но нужно мириться. Но она, она сама… «Срочно нужно на работу»! Разве не должна была выйти на эту самую работу через неделю? Разве не должна была сама пытаться нас познакомить и сдружить?

В комнате работал телевизор и на мамином диване сидел Скворцов. Сейчас я могла говорить, голос не исчезал.

Но что сказать?

На скамейке придумала много фраз. И простых и очень хитрых. И сдержанных и жалостных. Но сейчас в голове крутилось только одно. И я выглянула из прихожей и произнесла:

— Послушай.

Из-за стука сердца я еле слышала свой голос.

— Нужно поговорить, — произносила, как глухая. — Нужно поговорить.

Он обернулся и посмотрел на меня. С тревогой. Ожидал новых оскорблений?

— Ну, садись, — указал на место возле себя.

Я села, но тут мои разговорные возможности иссякли, и я решила подождать, пока заговорит он. Если он мог выслушать мои оскорбления и не заорать в ответ, и не стукнуть меня, то пусть и ведет разговор. Но он тоже молчал. Так мы и сидели, пока я не промямлила опять:

— Мне очень неловко, но нужно поговорить.

— Если опять начнешь кричать, то лучше не нужно. Я уже все понял. А за мамины деньги не опасайся — у меня достаточно своих. И квартира, и машина, и хорошая работа.

Щеки у меня запылали.

— Дай мне сказать! Я хотела объяснить. Ох, наверное, нужно было говорить «вы»…

— Не обязательно, можно и на «ты».

— Понимаю, что вела себя ужасно. Это…

— Злость, — сказал он.

— Что?

— Стараюсь тебя понять.

— Это не злость, нет!

— Ты пережила шок, понимаю.

— Это не шок… Ну, может, немного. Я растерялась. Не смогу ли объяснить.

— Попробуй. Нет невозможных вещей.

Я рассмеялась. Меня душил дурацкий смех. Я буквально тряслась от него.

— Что такое? — прищурился Скворцов, словно хотел сказать: «Что ты задумала еще?» — Если это не злость, то почему так кричала на меня?