Роман с пивом

На это никто не посмел ничего возразить, а потому просто ехали. То есть просто сидели молча и смотрели в мутное от постоянных усердных механических чисток окно, мимо ползли всякие объекты, как-то: деревья, дома, машины, люди, но поскольку на этот раз ничего примечательного в них не было, пришлось для ровного счета осмотреть внутренности вагона, правда и здесь ничего особенного не наблюдалось, единственным настоящим пассажиром был сидящий на отдельном сиденье в середине вагона молодой человек, похожий на оголодавшего студента. Он испуганно схватился за свои очки и стал тереть их о край рубашки с такой яростью, словно шлифовал гранит. Поворот направо, налево и вот уже опять остановка, пассажиров заметно прибавилось — потертый мужик в синем тренировочном костюме, который вонял, как помойное ведро, озабоченная мать с ребенком в одной руке и полиэтиленовым пакетом с бутылками в другой, две тощих перешептывающихся девицы лет двенадцати в старомодно малых одеждах. Сидели, смотрели вперед по ходу трамвая и верили в будущее. Проехали мимо игровой площадки, которая, казалось, тоже движется, но не вниз, а вверх, на детской горке сидел с грустным видом малыш, застрявший ровно посередине, возможно, истеричные родители прикрепили к его комбинезону какие-то противоскользящие заклепки, он и правда был в комбинезоне, в такую-то жару. Но потом и малыш остался позади, и снова замелькали дома, окна, квартиры с множеством проживаемых в них жизней, однокомнатные, двухкомнатные, трехкомнатные, но однокомнатных все же больше, тихие гостиные, в которых пыль неспешно плывет к телевизорам, пыхтящие кофеварки, забрызганные и пожелтевшие, сумрачные прихожие, полные пустых упаковок из-под пиццы, ванные комнаты со скрюченными временем тюбиками зубной пасты, груды немытой посуды, махровые залежи пыли, квартплата, которая, как ни плати, не становится меньше, и собственность, которая длится и длится, невзирая на смертельные случаи.

В этом районе дома стояли так плотно, а люди жили так густо, что когда на горизонте показался первый нежилой дом, казалось, что и дышать сразу стало легче.

— Все в порядке? — спросил Хеннинен таким притворно-заботливым тоном, каким подлый руководитель туристической группы обращается к туристам, после того как обманом заманил их в шахту, которая вот-вот обвалится.

— Все путем, — ответил Маршал.

— Ой, а знаете что, — сказал Жира.

— Мы же договорились, что все сходят отлить перед тем, как садиться в трамвай, — напомнил Хеннинен.

— Да нет, я о том, что это вообще так волнительно, оно, конечно, и в туалет немного хочется, но внутри такой, как моторчик маленький, типа, ну вот, черти, мы наконец-то едем в город.

— Ну, что я говорил, — вздохнул Хеннинен.

— А что ты говорил? — спросил Маршал.

— А правда, что же я говорил? — сказал Хеннинен, собрав морщины на лбу в один ряд.

— Похоже, впереди маячит очередная загвоздка, — сказал Маршал.

— Заткнитесь, идиоты! — крикнул Жира. — Я вам о чувствах своих говорю. То есть я имел в виду, что посмотрите, где мы, где мы едем, у меня появилось какое-то удивительное чувство от того, что мы едем, сидим вот так в трамвае, мне даже кажется, что мы едем как-то слишком быстро.

— Да, в какой-то момент и правда слишком быстро, — сказал Маршал.

— Чего?

— Ничего, я просто подумал, что так мог бы сказать какой-нибудь эстрадный артист где-нибудь в интервью.

— Ну, я тоже мог бы так сказать, — промычал Хеннинен. — Об этом. То есть о том, что вы совсем размякли в своей дневной неспешности, зато я получил заряд бодрости от полицейских, и поэтому для меня в этой поездке нет ничего удивительного.

— Хеннинен, а ты помнишь того соседа там, в деревне у твоего брата? — спросил Жира. — Ну, который рассказывал, как они всей семьей отправились в город смотреть на эскалаторы в метро, потому что они такие длинные, помнишь.

— Не-а.

— Ну, не помнишь и ладно.