Романовы. Пленники судьбы

Как уже говорилось, ничего подобного на самом деле не существовало. Трудно сказать, насколько данная трактовка отражала богословское и историческое невежество Прокоповича, а в какой явилось результатом верноподданнического «усердия», но одно несомненно: стараясь угодит своему патрону, Прокопович выдумывал «историческую традицию». По заключению современного ученого-богослова протоирея Владислава Цыпина, «властной рукой Петра Церковь была отодвинута с авансцены национальной жизни. И сам он, и его преемники смотрели уже на Церковь не столько как на высочайшую святыню народа, воплощающую в себе весь смысл его существования, как это было на Руси искони, со времени ее Крещения, сколько как на одну из опор государства».

Христианский модернизм Петра не мог не отразиться и на внешних проявлениях священнического царского служения. В этой области он одновременно и учреждал нечто принципиально новое, и модифицировал устоявшиеся приемы. Претерпел изменения обряд венчания на царство, что проявилось уже при короновании супруги Императора Екатерины в мае 1724 года. Главное новшество состояло в том, что отныне Монарх начинал играть ключевую церемониальную роль. Если раньше венчальный убор на голову коронующегося возлагал митрополит или патриарх, то теперь эта функция перешла к Царю. Шапка Мономаха была исключена из обрядового действия, и Пётр впервые водрузил на голову коронующейся императорскую корону, как то было принято на Западе.

Сама процедура, как и раньше, происходила в Успенском соборе, где впервые короновался не «царь всея Руси», а его жена, с которой Царь состоял в фактическом браке более десяти лет. Несмотря на эту причину, а может быть, благодаря ей вся процедура была обставлена с небывалой для России пышностью. В кульминационный момент священнодействия, после того как Императрица произнесла Символ Веры, а архиерей прочитал молитву «Господи Боже наш, Царю-царствующих», Петру I поднесли императорскую мантию, и он «возложил её на Императрицу», а затем «возложил также и корону и вручил в руки Императрице державу и сам подводил Императрицу к царским вратам для священного миропомазания». Такая процедура, как подчеркивает исследователь, «была беспрецедентным явлением на Руси». Подобное произошло единственный раз в мае 1606 года, когда была коронована Марина Мнишек, но и тогда её короновал не Лжедмитрий, а Патриарх.

«Хотением» Петра I в России появилась чужеродная Царица не только в качестве супруги повелителя, но и после смерти Реформатора именно она, не только нерусская, но и неправославная по рождению, стала полновластной самодержицей. Такого в Русской истории еще не случалось, и эта «новация» нанесла урон национальному восприятию Царского Престола как Богоосененного места.

Новый императорский коронационный ритуал фактически стал зримым воплощением принципа беспредельной и бесконтрольной власти. Отбросив духовное наставничество Церкви, Пётр фактически отбросил и самодержавный принцип власти, и хотя предикативно термин сохранялся, но никакого вассалитета царя земного по отношению к Царю Небесному в повседневной практике уже не просматривалось. Ведь «венчание на Царство» или «коронование» – это мистический брак с Россией, это соединение перед Лицом Господа навеки. Без руководящей роли священства в этом мистическом акте обойтись невозможно. Пётр же спокойно обошелся.

Петровским новшеством, непосредственно касающимся прерогатив Монарха и масштаба его волеизъявления, стал «Устав о наследии престола», появившийся 5 февраля 1722 года. Это законоположение иначе, как деспотическим и даже безумным, и назвать невозможно.

Вопреки многовековой традиции – наследованию прав по закону рода, Пётр провозгласил принцип свободной воли властителя в деле назначения себе преемника: «Кому оной хочет, тому и определит наследство». Здесь уже философия неограниченной прерогативы проступает во всей своей новаторской бесцеремонности.

Акт, вытекающий непосредственно из сложной династической ситуации, показал узость исторического мировоззрения Первого Императора. К этому времени – началу 1722 года – здравствовали две царские дочери: Анна (1708–1728), Елизавета (1709–1761) и малолетний сын Пётр (1719–1723). Имелся у него и внук Пётр Алексеевич (1715–1730, с 1727 года – Император Пётр II), но Первого Императора указанные обстоятельства ни к чему не обязывали. Дочерей он не видел в роли правительниц, а Пётр Алексеевич – сын нелюбимого сына Алексея, настолько ему был ему ненавистен, что он и не думал о возможности его наследования. Почему он не видел в роли наследника трёхлетнего единородного сына Петра (1719–1723) – осталось неясным.