Ромовый дневник

– А… Кстати, чуть не забыл. У Сандерсона для тебя есть работенка, писать туристические заметки. Его высокие моральные качества требуют, чтобы сделанные им вчерашние заявления были оправданы.

Йимон простонал.

– Господи, записки путешественника… Как низко может пасть человек?

– Это ты с ним сам выясняй, – сказал я. – Он хочет, чтобы ты к нему зашел.

Йимон откинулся на спинку стула и уставился в никуда. Пауза затягивалась.

– Его моральные качества… – наконец произнес он, словно анатомируя это слово. – Сдается мне, что у субчика вроде Сандерсона моральных качеств столько же, сколько у козла-провокатора.

Я отхлебнул из стакана.

– Что вообще тебя к нему тянет? Ты постоянно к нему ходишь… может, я чего-то в нем не заметил?

– Не знаю, – сказал я. – А что ты заметил?

– Не так уж и много. Я знаю, что говорит Сала: дескать, Сандерсон педик, ну и, конечно, дутый журналист, выскочка и еще бог знает что. – Он помолчал. – Однако Сала любит швыряться такими словечками: дутый, выскочка, педик… и что с того? Вот мне и не ясно, что ты в этом типе отыскал.

Теперь-то я понял, что имел в виду Сала своей ремаркой, когда мы здесь завтракали. И еще я чувствовал, что любые слова, которые я сейчас скажу про Сандерсона, будут критически важны – не для него, а для меня. Раз уж я знал, почему имею с ним дело, и причины мои к тому же были весьма крохотными: он был «своим», а я нет; он выглядел вполне надежной дорожкой к тем вещам, которых мне не хватало… С другой стороны, в нем действительно имелось нечто, что мне импонировало. Скажем, завораживала его борьба с самим собой: прожженный светский хитрец медленно, но верно выдавливает из себя парнишку из Канзаса. Помнится, он сам мне заявил, что канзасский Хал Сандерсон умер, когда его поезд прибыл в Нью-Йорк; любой человек, который может такое про себя сказать, да еще с гордостью, стоит того, чтобы к нему прислушиваться… если, конечно, у тебя нет более интересного способа убить время.

Из размышлений меня вывел голос Йимона:

– Ладно. Раз уж ты так напрягся, в нем, наверное, действительно что-то есть, хотя я все равно думаю, что он поганец.

– Ты слишком много думаешь, – сказал я.

– Так ведь приходится, – буркнул он. – В том-то и соль: я ухожу в отпуск от раздумий… Самый обычный отпуск: расслабляешься на две недели, а потом пятьдесят недель наверстываешь упущенное.

– Что-то я тебя не догоняю, – сказал я.

Он усмехнулся.

– Ты не дал мне закончить. Помнишь, мы говорили насчет Шено, а ты взял и непонятно с какой стати упомянул этого козла-провокатора.

– Ладно, – сказал я. – Так что там с ней? Или это просто твоя манера дать понять, что ты ее мне с рук на руки сдаешь?

Йимон побарабанил по столу пальцами.

– Зря ты, Кемп. Я слишком консервативно отношусь к обмену девчонками… особенно когда речь идет о той, что мне нравится.

Он произнес это вполне спокойно, однако в голосе прозвучала раздраженная нотка.

Я помотал головой:

– Никак я тебя в толк не возьму… Не ожидал такого услышать.

– А от меня и не надо чего-то ожидать, – сказал он, вновь принимая непринужденный вид. – Я просто размышляю вслух… хотя и редко.

– Знаем, знаем.

Он отхлебнул из своего стакана.

– Я весь вчерашний день думал. Пора отсюда сваливать, а я понятия не имею, что делать с Шено.

– А куда ж ты собрался? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Не знаю… Может, подамся на острова, а может, и в Европу.

– Европа вполне себе ничего, – кивнул я. – Если только у тебя есть работа.

– Это не для меня, – сказал Йимон.

– Ну-у… пожалуй, – согласился я.

– Так вот об этом-то я и думал. И сам себя спрашивал: какого черта меня вдруг потянуло в Европу? На кой ляд?

Я пожал плечами.

– А почему бы и нет?

– Знаешь, я не был дома три года, но последний раз, когда туда заезжал, провел массу времени в лесу.

– Я опять за тобой не поспеваю. Я даже не знаю, откуда ты родом.

– Из местечка под названием Лондон, штат Кентукки. Округ Лорел… то что надо для желающих исчезнуть.

– Ты собрался исчезнуть? – спросил я.

Йимон кивнул.

– Возможно. Хотя и не в округе Лорел. – Он сделал паузу. – Мой отец решил поиграть со своими деньгами, и мы лишились фермы.

Я закурил.

– А хорошее было место, – произнес он. – Хочешь, стреляй целыми днями… гоняй собак… вообще твори что вздумается, и никто тебя не потревожит.

– Да-а… – протянул я. – Я тоже немного охотился под Сент-Луисом.

Йимон откинулся на спинку стула, глядя на бутылку.

– Я вчера об этом думал, думал… и надумал, что выбрал себе, наверное, не ту дорожку.

– Это как?

– Сам не знаю, – ответил он. – Но такое чувство будто иду по колее, которую проложил кто-то другой, причем очень давно… а вокруг до черта народу.

Я вскинул глаза на банановое дерево и решил его не прерывать.

– И ты такой же, – сказал он. – Мы все идем в одни и те же места, делаем одни и те же вещи, которые люди делали до нас вот уже лет пятьдесят, и мы еще ждем, что нечто вот-вот случится… Знаешь, я ведь мятежник по духу. Ну, допустим, вот я взлетел – и где моя награда?

– Дурак ты. Нет никакой награды и не было никогда.