Здесь солнце меня не беспокоило. Возникло ощущение, что тут-то и есть мое законное место: рядом с глиняными кортами, со стаканчиком джин-тоника в руке, с белым мячиком, скачущим перед глазами туда-сюда. На память пришли и другие теннисные корты, давно минувшие дни, полные солнца, джина и людей, которых мне уже никогда не увидеть, потому как мы не могли больше разговаривать друг с другом без скуки и разочарования. Я сидел на трибуне, слушая сочные шлепки ворсистого мячика и сознавая, что он никогда уже не будет звучать так, как в те дни, когда я знал имена игроков и они были мне не безразличны.
С закатом матч закончился, и я на такси отправился к Алу. Там был Сала; он в одиночестве сидел за угловым столиком. Завидев Трубочиста, который шел к патио, я велел ему принести два рома и три гамбургера.
Заслышав мои шаги, Сала поднял глаза.
– У тебя нынче особенная морда, – сказал он. – Как у беглого каторжника.
– Я говорил с Сандерсоном, – сообщил я. – Он полагает, что до суда может не дойти… а может, дело вообще затянется года на три.
Не успели слова вылететь, как я об этом пожалел. Теперь Сала опять начнет нудеть про мой залог. Прежде чем он хоть что-то сказал, я вскинул обе руки.
– Все, проехали. Давай поговорим о чем-нибудь еще.
Он пожал плечами.
– Господи, да я вообще ни о чем думать не могу. Либо депрессия нападает, либо страх. Будто вот-вот катастрофа разразится.
– А где Йимон? – спросил я.
– Домой поехал. Как только ты ушел, он вспомнил, что оставил Шено под замком.
Появился Трубочист с нашей выпивкой и закуской; я все принял с подноса.
– Говорю тебе: он псих капитальный, – воскликнул Сала.
– Тут ты прав, – ответил я. – Один бог знает, чем он кончит. Нельзя идти по жизни как он… ведь ни на столечко не уступит, никогда, ни за что.
Ровно в этот момент, издавая радостный вой, к столику подскочил Билл Донован, наш спортивный редактор.
– Так вот вы где! Джентльмены от прессы… тихие алкоголики! – Он счастливо рассмеялся. – Что, устроили себе веселый вечерок, а? Вам еще повезло, что Лоттерман уехал в Понсе! – Он присел к нам. – Так что случилось-то? Я слышал, вы с «фараонами» повздорили.
– Ага, – сказал я. – Таких лещей им наваляли, животики надорвешь.
– Не слабо, – покивал он. – Жаль, меня там не было. Люблю хорошую свару… особенно с «фараонами».
Мы еще поболтали. Донован мне импонировал, но он вечно сводил разговоры к тому, что собирается вернуться в Сан-Франциско, «где настоящие дела делаются». Он до того красочно расписывал жизнь на Берегу[27]
, что сразу становилось ясно: сочиняет. Причем я никак не мог понять, где у него кончается правда, а где начинается вранье. Даже если бы половина его слов не была выдумкой, этого бы хватило, чтобы я туда немедленно отправился. Впрочем, с Донованом нельзя было полагаться даже на эту необходимую половину, так что слушать его значило у самого себя играть на нервах.Ушли мы в районе полуночи и в полном молчании спустились с холма. Ночь выдалась душная; я чувствовал тяжесть в душе; время словно неслось мимо и вместе с тем недвижно замерло.
Всякий раз, думая о времени в Пуэрто-Рико, я вспоминал те старые электрические часы, что висели у нас в классе, когда я ходил в школу. Стрелка у них дергалась на несколько минут за раз – и когда я на нее смотрел и приходил к выводу, что всё, часы окончательно сломались, внезапный щелчок стрелки, перескочившей через три-четыре минуты, заставлял меня вздрагивать.
Десять
Офис Сандерсона располагался на верхнем этаже самого высокого здания в Старом городе. Я сидел в салонном кожаном кресле и под собой мог видеть всю набережную, «Карибский Хилтон» и большую часть Кондадо. Такое впечатление, что находишься на аэропортовой диспетчерской вышке.
Сандерсон сидел, положив ноги на подоконник.
– Тут два момента, – говорил он. – Идея с
– У Зимбургера? – переспросил я.
Сандерсон кивнул.
– Я не хотел вчера о нем упоминать, потому что он мог его забросить.
– Постой-ка, – сказал я. – Мы одного и того же Зимбургера имеем в виду? «Генерала»?
Он раздраженно поморщился.
– Да, вот именно. Зимбургер – один из наших клиентов.
– Черт, должно быть, у вас дела совсем никудышные. Он же полный осел.
Сандерсон покатал карандаш между пальцами.
– Кемп, мистер Зимбургер строит яхтенный клуб… и чертовски большой, между прочим. – Он сделал паузу. – Кроме того, он собирается возвести одну из лучших гостиниц на острове.
Я расхохотался и упал на спинку кресла.
– Послушай, – резко сказал Сандерсон. – Ты провел здесь достаточно времени, чтобы начать усваивать кое-какие вещи, и одна из них состоит в том, что деньги порой приходят в самой странной упаковке. – Он постучал карандашом по столу. – Зимбургер, которого ты считаешь ослом, может купить тебя с потрохами. Если хочешь судить о людях по их внешнему виду, тебе лучше податься куда-нибудь в Техас.
Я вновь рассмеялся.
– А ты, пожалуй, прав. Что ж, хватит тянуть кота за хвост, выкладывай, что у тебя на уме. Я тороплюсь.