Роскошь нечеловеческого общения

— Какой? Да вы прекрасно знаете, какой. Москва, к сожалению моему, была и остается не только столицей нашего государства, но и столицей отечественного криминала. А вот это… — Греч с выражением брезгливости на лице взял в руки несколько лежавших перед ним книжек в обложках. — Вот это все — «Бандитский Город», «Бандитский Город — два». «Бандитский Город — три», «Коррумпированный Город», «Криминал у власти»… — Мэр подержал в руках книги и бросил их на стол. — К сожалению, мне пришлось частично ознакомиться с содержанием этих произведений. «К сожалению» — потому что никакой художественной, равно как и любой другой ценности, они, на мой взгляд, не имеют. Да простит меня автор, я с ним незнаком, но это не моя литература. Сочинение и издание таких книг отдает мелкой провокацией. Именно — мелкой, слабосильной, трусливой… Однако эти произведения, как и многие другие пропагандистские акции, призваны сформировать определенное общественное мнение, которое поддерживается, в том числе, и столичными журналистами. Кому-то выгодно нагнетать страсти, кому-то очень хочется дискредитировать нынешнее руководство Города, кому-то очень хочется, чтобы другие люди заняли посты. То, что происходит в Москве, почему-то не дает нашей столице статуса «криминальная столица». Хотя там творятся вещи по-настоящему страшные и творятся они гораздо чаще, чем в нашем Городе. Авторы вот этих… — Греч проглотил комок в горле. — Вот этих трудов, чтобы не сказать по-другому… — Он снова дотронулся пальцами до лежащих на столе книг — думаю, любят свой Город и искренне хотят, чтобы преступность у нас была ликвидирована. Но бесконечное смакование бандитской романтики, соединение ауры нашего города с духом бандитских малин и «новых русских» кажется мне просто отвратительным. А главное, это нисколько не соответствует действительности. Наш город никогда, я подчеркиваю, никогда не был криминальной столицей. И не является ею в данный момент. Как бы этого ни хотелось определенным силам, определенной части журналистского корпуса, которые на самом деле позорят свою профессию, выдавая недобросовестную, непроверенную или даже изначально лживую информацию…

Старков вдруг привстал с кресла.

— Конечно! — воскликнул он. — Ну конечно! Во всем виноваты журналисты. Я, кстати, очень большой противник так называемой «чернухи» на телеэкране. Но мы подготовили один видеосюжет, который, если можно, покажем в этой передаче. Можно? — Старков повернулся к Горину.

— Конечно. Если ваш сюжет имеет отношение к нашему разговору…

— Имеет, имеет, — Старков рубил ладонью воздух, подчеркивая весомость своих слов. — Еще как имеет. Пожалуйста.

Греч взглянул на экран монитора и почувствовал, что в лицо ему ударила невидимая, но плотная, страшно горячая волна. Он сунул руку в боковой карман пиджака и нащупал стеклянную трубочку с валидолом. Так, на всякий случай…

На экране показались покосившиеся заборы, заваленные грязным снегом тротуары, залитые талой водой улицы, пакгаузы, склады, одно-двухэтажные постройки. Пейзаж соответствовал больше какому-нибудь поселку городского типа, чем родному Городу мэра. Павел Романович не мог сказать, что это за местность.

— Мы с вами находимся в одном из районов нашего города, носящего в народе скромное название «Пашни». Район этот интересен тем, что в нем, словно в капле воды, отразились все так называемые демократические преобразования, произошедшие в нашем городе за последние… постойте, дайте сосчитать… да, за последние почти уже десять лет.

Голос Юрия Зотова звучал, как всегда, убедительно. Журналист говорил доверительным тоном, но с налетом, с еле уловимым призвуком издевки, так чтобы слушатель и зритель мог угадать за его словами — «Мы-то с вами понимаем, что на самом деле происходит, для нас это не секрет. Мы-то с вами знаем, кто прав, кто виноват. Мы-то знаем, как и что нужно сделать, чтобы в нашем городе, в нашем доме и в нашей семье был порядок, была тишь, была гладь, была божья благодать…»

— Этот район всегда считался городским захолустьем, — продолжал Зотов. На экране мелькали заборы, кирпичные стены и куски ржавого железа, разбросанные там и сям. — Но с некоторых пор в этих жутковатых местах стали бывать довольно респектабельные, известные, светские — можно и так сказать — личности, которых вы, уважаемые зрители, вероятно, сейчас узнаете… Вот забор.

Камера действительно уперлась в дощатый, кривой забор с ржавыми кляксами гвоздевых шляпок.

— Забор этот не похож на те, что мы снимали прежде…

На экране замелькали кадры зотовских репортажей о правительственных дачах — заборы кирпичные, металлические, заборы с колючей проволокой сверху, заборы бетонные, глухие, с автоматически открывающимися воротами. После короткого экскурсии по окрестностям правительственных дач на экране снова возник грязный дощатый забор.