Россия и кочевники. От древности до революции

В то же время многие ученые дали кочевой цивилизации противоположную оценку. Во-первых, они отмечали отсталость и примитивность кочевого общества[107], его оторванность «от мировой цивилизации», «жалкое существование», «постепенное вымирание»[108]. Такие воззрения были свойственны, пожалуй, большинству советских исследователей, хотя были распространены и в дореволюционной России[109], и на Западе, и присутствуют сейчас. Так, Н.Я. Данилевский считал, что кочевники «задержались на ранней стадии и… остались на положении этнографического материала, используемого творческими народами для обогащения своих цивилизаций». Общность кочевников Внутренней Азии у Н.Я. Данилевского представлена давно сгинувшей в качестве «негативного творца истории»[110]. Р. Груссе писал, что кочевники – это «варварство», а оседлые государства – «цивилизация»[111]. Ученые также подчеркивают такие негативные стороны кочевого общества, как «трайбализм, межплеменная отчужденность»[112] и «сильная зависимость от природы»[113].

Во-вторых, отмечаются неперспективность, тупиковость[114], невозможность развития кочевого общества, несовместимость его с прогрессом, а также неспособность достигнуть «превращения раннего государства в последующие формы государственного устройства»[115]. Так, российская официальная историография ХIХ в. относила кочевые народы к разряду «неисторических»[116]. В дальнейшем многие сторонники обеих основных теорий развития человеческого общества (однолинейной и цивилизационной) фактически придерживались такого же мнения. Г.Е. Марков и С.А. Плетнева считали, что в любом случае итогом существования кочевого общества является его переход на оседлость и распад. Сторонники теории модернизации традиционного общества (А.Г. Вишневский, Б.Н. Миронов и др.) отмечали, что кочевое общество неумолимо переходит к современному (индустриальному). Согласно этой теории кочевая система хозяйства сначала уступила полукочевой, а затем и вовсе приобрела отгонный характер[117], т.е. кочевники перестали быть таковыми.

По мнению С.Е. Толыбекова, «при кочевом скотоводстве отсутствует промежуток свободного времени между периодом производства и рабочим периодом, дающий возможность заниматься ремеслом, как при земледелии» (здесь видно категорическое противоречие с мнением Д.А. Клеменца о том, что у кочевника было много свободного времени. – Ф.С.

). С.Е. Толыбеков подчеркивал, что «при таком образе жизни почти все были неграмотными, серьезно заниматься наукой и искусством было невозможно, не могло произойти и отделения умственного труда от физического»[118]. Б.Н. Семевский полагал, что в условиях кочевой жизни «неизбежно было сохранение и национального неравенства»[119] (в первую очередь, с оседлыми народами).

В-третьих, ученые говорят о неэффективности, нестабильности и ограниченности кочевой экономики[120], низком уровне производительных сил кочевников[121], их неспособности «использовать высокое естественное плодородие… своих бескрайних степей как средство труда»[122]. Д.В. Кузнецов сделал вывод, что скотоводческо-кочевое хозяйство не может обеспечить стабильное благосостояние кочевника: скоропортящиеся продукты животноводства не поддаются накоплению, а без него невозможны расширенное производство и вообще хозяйственный прогресс[123]. А.П. Килин отмечает, что, например, у цыган кочевание не способствовало их значительному обогащению[124]. Т. Хаяши писал, что государство, которое базировалось только на кочевом производстве, существовать не могло. Поэтому кочевые империи стояли перед необходимостью расширять свою экономическую деятельность (набеги, торговля, сельское хозяйство, ремесла)[125].

Кроме того, учеными отмечена чрезмерная трудоемкость кочевого скотоводства, которое определено как «беспрерывный процесс затраты труда»[126]. Е.И. Кычанов сделал вывод, что кочевники достаточно широко использовали труд рабов[127], что также говорит о трудоемкости кочевой экономики (и противоречит упомянутому выше мнению К.М. Тахтарева).

С другой стороны, фигурирует мнение о «лени» и «праздности» кочевников – так, В. Остафьев писал о их «нелюбви и презрении ко всякому физическому труду, неспособности к нему»[128] (очевидно, труд скотовода им всерьез не воспринимался).

Особый интерес в этом аспекте представляют воззрения А. Тойнби. Он считал, что кочевники – это одна из «задержанных цивилизаций», которая «родилась в результате ответа на вызов природной среды» (сухой степи, полупустыни или пустыни), но затем «была остановлена в своем развитии». А. Тойнби не рассматривал кочевников как примитивных, однако считал, что «у них нет истории». Он находил сходство между «ордой кочевников» и рыболовецким или торговым флотом, а также морскими пиратами, которые бродили туда-сюда в поисках добычи.