Россия и русские в мировой истории.

Теория Булла не более оборонительна, чем вся классическая западная евроцентричная историческая и философская мысль, к которой он принадлежит. Более того, в отличие от универсальности распространения принципов международного права в XX веке, Булл относит их к атрибутам лишь <мирового общества>, но не всей международной системы государств и только применительно к нем) говорит об <уважении к притязанию на независимость>, а также о <согласии в том, что его члены уважают принимаемые соглашения>, <сотрудничают в области процедур международного права и согла– " шаются в принятии некоторых ограничений на применение против друг друга силы>, как если бы на остальной мир дипломатии эти принципы не распространялись463. Это и есть прообраз будущего <концерта великих держав>. Такое разделение противоречило признанной в XX веке универсальности принципов международного права, а также изначальному универсализму морали и нравственности христианского наследия: <не убий и не укради> распространяется в поведении христианина в отношении любого человека, а нарушение не может быть оправдано принадлежностью обманутого к иной системе ценностей. В прошлые века, если говорить о России, она одинаково придерживалась принятых обязательств в отношении европейских и неевропейских государств и, если шла на их разрыв, процедура эта не зависела от <качества> государства.

Напомним, что правительство Оттоманской империи, в которой сажали на кол еще перед Первой мировой войной, именовали не иначе как Блистательной Портой. В этом проявлялся принцип эгалитаризма и демократичности, то есть уважения к государству-нации как преемственному участнику мировой системы. Эта уважительность сохранялась при любых острых конфликтах или даже варварских в ином представлении обычаях.

Примечателен выход сборника статей крупных международников и юристов на тему <интервенция> в смысле вмешательства самого различного типа. В предисловии Булл предложил обсуждать не саму правомерность или неправомерность интервенции, но вопрос, что считать интервенцией в современном мире, и высказал суждение, что любая политика одного субъекта, направленная на изменение в своих интересах международного поведения другого субъекта, уже является вмешательством, следовательно, вооруженное вторжение всего лишь один из ее типов. Булл, не делая разницы между случаями нарушения суверенитета в прошлые века и в XX веке, признал, что

462 Богатуров А. Синдром поглощения в мировой политике. Pro et Contra. т. 4. 1999, № 4.

463 Bull Н. Op. cit., p. 13.

366

предпосылкой для интервенции является относительная сила одного участника и слабость объекта интервенции. Если ранее сильная держава сегодня подвергается интервенции – это демонстрация изменения ее статуса.

Один из авторов сборника – крупный политолог и историк С. Хоффман справедливо подметил, что войны с целью изменить внешнее поведение или политику есть продолжение других методов давления. Каждый участник международных отношений стремится повлиять на политику других, поэтому такое вмешательство трудно квалифицировать как противное международному праву. Это признание приоритета национальных интересов, их правомерности и естественности и фактически классическая антитеза либеральной вильсонианской идее <мира как концепции>, которая выше национальных интересов, чести, достоинства, суверенитета, независимости – тех аспектов жизни нации, за которые во все века воевали. Он высказывает далее мысль, котораясегодня полностью отвергается западной школой глобалистики: <При основополагающем принципе суверенности государства> только интервенция с целью повлиять не на внешнее международное поведение объекта, но на его внутренние дела <безусловно должна быть расценена как противоправная>. Концепция гуманитарной интервенции конца 90-х годов диаметрально противоположна.