Россия и русские в мировой истории.

анархо-синдикализма, когда тот среди дифирамбов русской революции, сметающей в имперской России эпигонскую европеизированность, сравнивает Ленина с Петром Великим, но с обратным знаком, приветствуя, что <уже не Россию ассимилирует западноевропейский интеллектуализм, но как раз наоборот: Россия снова стала русской, Москва стала столицей… Пролетарское насилие сделало Россию снова московитской>624. Бросить вызов <мировой системе>, затем самому христианству и стать столицей всеобъемлющего бунта против мироздания – этот демонический мотив очевиден у авторов неоевразийской лаборатории. На этом фоне раскрывают свой смысл заклинания о Советском Союзе и его обязательном восстановлении. <Неоевразийцы> ценили в СССР вовсе не долю российской преемственности, а мессианскую идею, бросающую вызов истории, попытку создать <новый мир>, <нового человека> и безнациональную сверхдержаву.

Примечательно, что журнал <Форин Афферз> отметил работы геополитиков-эзотериков поощрительной статьей625, показав, что при угрозе возрождения России как христианской цивилизации Запад предпочтет этому альтернативному проекту мира любые нехристианские построения, этноландшафтный мистицизм, язычество с претензией на универсализм, смесь одновременно космополитизма и фашизма. Орган американского Совета по внешним сношениям, похоже, предпочитает, чтобы именно неоевразийство и гностическая историософия <третьего пути> узурпировала в России нелиберальный ответ глобализации. Это помогает вытеснить из дискуссии не только Россию и русских как живое явление мировой истории, но вообще сокрыть суть сегодняшнего спора о смысле бытия. Вселенский характер этого противостояния выражен В. Максименко:

<В метафизическом смысле глобалистская идеология стремится подменить <Новое время христианского благовестия, содержащее обетование новой твари антихристианской фальсификацией в утопии нового секулярного "мирового порядка"> – novus ordo saeculorum (<Новый порядок на века> – девиз на государственной печати США)626.

Отечественный либерал как прежде отвергает русский исторический и духовный опыт, соединив в себе сегодня преклонение перед Европой петербургской России XVIII века, отвращение ко всему русскому и православному раннего большевизма с уже не наивным,

624 Шмитт К. Политическая теология. Римский католицизм и политическая форма. Духовно-историческое положение парламентаризма. М., 2000, с. 152-153 и 252-253.

625 См. Clover Charles. Dreams of the Eurasian Heartland. Foreign Affairs. March-April 1999.

626 Максименко В.И. Pro et Contra. Московский центр Карнеги. Осень 1999, с. 97.

527

а воинствующим невежеством во всем, что за пределами истмата эпохи застоя. Постсоветское западничество, в отличие от духовного поиска XIX века, перестало быть стороной русской общественной мысли. На обывательском уровне оно поражает убогостью запросов и <скотским материализмом>, на <элитарном> – удручающим духом смердяковщины: <Я всю Россию ненавижу-с>. Но русский интеллигент прошлого, околдованный улыбкой Джоконды и шекспировскими страстями, блеском картезианской логики и жаждой познания Гете и павший перед заклинанием <свободы, равенства и братства>, увидел бы на пороге III тысячелетия лишь кабалистические столбики компьютерных расчетов и следы ростовщика во всем, этого подлинного хозяина liberte, крушителя цивилизаций и могильщика самой великой европейской культуры.

Российский либерал предает не только русскую историю, но и родовое философское гнездо – наследие Просвещения в его идеалистической интерпретации, питавшей в Новой истории сознание и пафос прекраснодушных великих либералов прошлого, которые, будучи воспитаны в христианских понятиях о примате духа над плотью, были готовы взойти за свои идеалы на эшафот.

Им был бы непонятен тезис о жизни как высшей ценности по сравнению со свободой, верой, отечеством, честью, долгом, любовью. А.С. Панарин, не утративший веры в <грандиозный социокультурный проект Просвещения>, показал его полное разрушение современным неолибертарианством.

Только внешняя сторона глобальной либеральной революции выражает прежные штампы эпохи модерна – прогресс, всеобщее благоденствие, демократия, равенство, пафос защиты слабых и обездоленных. На деле же перед нами <эзотерический глобализм правящих элит, образующих консорциум правящего меньшинства, последовательно отстраняющегося от всех местных интересов, норм и традиций. А большинство из массовых завоеваний великой эпохи модерна оказываются вообще не совместимы с логикой глобализации>627, что в первую очередь касается священного понятия демократии и суверенитета государства-нации. Такова судьба <демоса> и его мнимой <кратки>. Современный гпобализм совершенно очевидно демонстрирует, что демократия и либерализм не тождественные понятия.