Е. Рейн «Алмазы навсегда»…а жили мы в бараке деревянном,сработанном еще рабами Рима,ну, то есть до семнадцатого года.По имени промышленника Круппаон назывался крупповский барак.Два этажа и лестница снаружирасшатанная. Как она скрипела!Но все ж вела к нам, на второй этаж.Сосед наш через стенку, Петр Савельич,был инвалид войны. В младые годыон след оставил на Сапун-гореи вместе с ним стопу свою оставил.Ему ботинки шили на заказ.Один обычный, а другой – «с секретом».Он начищал их черным гуталином,до блеска драил в коридоре общем,где каждая барачная семьяимела стол отдельный с керосинкой.На керосинке мать обед варила,заглядывая иногда в кастрюлю.А дядя Петя начищал ботинкии исподволь на мать мою глядел.Его жена давно ушла к другому,но иногда захаживала в гостик другой соседке нашей, к тете Клаве.Худая, маленькая, «божий одуванчик».А звали ее Тасей. В паре с Клавойона чаи гоняла в коридореза Клавиным столом и говориламежду глотками: «Жаден, жаден Петр».Еще глоток: «Куркуль, единоличник».У дяди Пети кроме спецботинокбыла еще машина-«инвалидка»в сарайчике под окнами барака,двухместная, с движком мотоциклетным.Как заведет – хоть выноси святых!–В году примерно восемьдесят пятом,ну да, к сорокалетию Победы,он получил отдельную квартирус удобствами, на первом этаже.И вместо таратайки-«инвалидки» —новехонький, с иголки «Запорожец»от партии с правительством в наградуза ратный подвиг сорок лет назад.Прибавь еще: к нему вернулась Тася.Как говорят, беда одна не ходит,а коль уж повезет – так повезет.Жаль только, что недолго счастье длилось,и вскоре умер он. Зато осталасьс квартирой Тася. А машину продала.И вновь она ходила к тете Клаве.Опять чаи и снова разговорыпро мужиков. К ней сватался какой-топенсионер районного значенья:«Интеллигент. Пришел ко мне с цветами.Да он в постели ничего не может!Жених… Вот Петя т-а-м был не культя!»…