Обнародование Манифеста 17 октября 1905 года оказало огромное влияние даже на отличавшуюся низким уровнем политизации Пензенскую губернию. Однако столь желанное для властей «успокоение» так и не воцарилось. Политические свободы, намерение созвать Государственную думу стали удобным предлогом для активизации действий лево– и праворадикальных партий (как эсеров и социал-демократов, так и Союза русского народа). Различные толкования Манифеста усугубляли противоречия в среде оппозиции, порождали растерянность и уныние у представителей властей в центре и на местах. Если сам Николай II мучился сомнениями, не нарушает ли он своей коронационной клятвы, подписав текст Манифеста, то понятны настроения проводников правительственной политики на местах – от офицеров полиции, которые говорили друг другу, «что им скоро нечего будет делать», до авторитетных представителей образованного общества, встревоженных разгулом анархии и нетерпимости.
Очевидно, создание Пензенского бюро Конституционно-демократической партии в ноябре 1905 года стало важной вехой в общественно-политическом процессе в губернии. Во главе бюро стал Н.Ф. Езерский. Среди пензенских либералов – адвокат Б.К. Гуль (отец впоследствии знаменитого писателя русской эмиграции Романа Гуля); купец 2-й гильдии, землевладелец, предприниматель-меценат В.Н. Умнов (еще в 1861 году исключенный из Казанского университета за участие в панихиде по убитым крестьянам); известный публицист, автор многочисленных статей в «Московском еженедельнике», купец из уездного города Мокшан В.П. Быстренин.
С декабря 1905 года в Пензе под редакцией Н.Ф. Езерского стала выходить газета «Перестрой», получившая известность далеко за границами губернии, – на ее сообщения часто ссылались общероссийские газеты и журналы. Николай Федорович стал душой «Перестроя». В своих статьях он призывал к достижению гражданского мира, борьбе как против произвола администрации, так и против террора со стороны радикальных политических сил. Программное заявление газеты было опубликовано в сложных условиях – после московского восстания, взорвавшего жизнь Первопрестольной. «Мы находим в особенности необходимым проповедь единения всех классов населения, а не подчеркивание классовой вражды и антагонизма интересов, ибо теперь на очереди стоит реформа, в которой одинаково заинтересованы все классы, – писал Николай Федорович. – Теперь опасность от затягивания кризиса угрожает всему государству, и именно теперь государственные соображения и общенародные интересы должны выступить впереди классовых, которые столь часто совершенно заслоняют первые – как для радикальных, так и для реакционных деятелей». В отличие от многих провинциальных обывателей, клеймивших революционные партии как «устроителей революции», Езерский иначе объяснял причины ее начала: «Мы прекрасно знаем, что все нынешнее движение не результат интриги нескольких крамольников, а плод долгого застоя народной и государственной жизни, переустройства во всех областях ее, и уже официально признано, что только коренные реформы, обещанные с высоты престола, могут вывести страну из переживаемых бедствий…»
В этих условиях либералы предпочли уделить особое внимание не столько организационным мерам, призванным укрепить структуры кадетской партии в губернии, сколько участию в предвыборной кампании, связанной с созывом I Государственной думы. Новизна задачи порождала множество проблем. Во-первых, функции народного представительства совершенно иначе воспринимались различными слоями населения. «Все низы русской нации с упованием смотрели на Думу, с благоговением шли к урнам, часть с крестным знамением опускали записку… Верхи общества, все, что не было безнадежно идее обновления страны, с таким же упованием смотрели на Думу, надеясь в ней найти успокоение и оплот от опасностей революции», – писал Н.Ф. Езерский. Во-вторых, избирательная борьба происходила таким образом, что выборщики, не понимающие тонкостей различий программ политических партий, голосовали часто наугад или, как писал единомышленник Езерского, купец В.П. Быстренин, «руководствовались лишь личными симпатиями или антипатиями… при стеснении предвыборной агитации, при наличности запрещения партийных собраний, при устрашающей обывателя усиленной охране». В-третьих, в предвыборной борьбе широко применялись необоснованные обвинения в «измене России», «служении чужим интересам», перераставшие нередко в скандалы. Наконец, участие в предвыборных кампаниях придавало соперничеству партий особый смысл, поскольку выявляло эффективность их влияния на потенциальных сторонников, определяло возможности складывания предвыборных коалиций.