Г.И. Васильчиков, вспоминая свои беседы с Софьей Владимировной, отмечал, что в предреволюционные годы она не только настаивала на необходимости нести просвещение в народ и утолять его жажду радости. Она, кроме того, страстно восставала против попыток многих общественных деятелей использовать лишения еще неискушенного в политическом отношении народа для внедрения политических идеологий и для прямой вербовки в ряды партий. Васильчиков пишет: «„На этом, – сказала она мне, – я и порвала с Керенским. Ведь я его взяла на работу в Народный дом. Его рекомендовали мне как многообещающего начинающего адвоката. Зная, что он активный член партии социалистов-революционеров, я взяла с него слово, что он политикой у нас заниматься не будет и вербовать среди наших посетителей не станет… Слово он, к сожалению, не сдержал, и мне пришлось с ним расстаться“. Сказано это было, – подчеркивает Васильчиков, – сухо, но с явным негодованием». Панина писала, что политика, какая бы то ни была политическая пропаганда, явная или тайная, полностью исключались из просветительской деятельности в Народном доме. Ей казалось абсолютно бесчестным навязывать любое политическое учение тем, кто не располагает в этих вопросах ни знаниями, ни пониманием и не имеет, следовательно, возможности выбора. У таких людей отсутствует критическое отношение, способность внимать разумным доводам, поэтому обычно на них воздействуют с помощью демагогии, взывая к элементарным, а часто низменным инстинктам. Эти приемы политической пропаганды, откуда бы она ни исходила, от крайне правых или крайне левых, – в корне расходились с ее взглядами и взглядами ее сотрудников на обязательную честность просвещения. Злоупотреблять невежеством и умственной беспомощностью слабейшего, «когда ты становишься его „учителем“, считалось нами так же непозволительно, как злоупотреблять силой по отношению к ребенку».
Однако благородная просветительская деятельность вызывала явное неудовольствие властей. В 1902 году на Панину даже было заведено дело в Департаменте полиции: она оказалась в квартире Е.Д. Стасовой на лекции М.И. Туган-Барановского. А 9 мая 1906 года в Народном доме графини на трехтысячном митинге под псевдонимом Карпов выступил В.И. Ульянов-Ленин. Такого разговора, как с Керенским, у Паниной с Лениным не произошло, но больше в Народном доме он не появлялся.
Собственные воззрения С.В. Паниной были либеральными; этому способствовало также ускорившееся после смерти бабушки Наталии Павловны сближение с матерью и отчимом И.И. Петрункевичем, патриархом либерализма в России, одним из создателей и руководителей кадетской партии. На их квартире в Басковом переулке в Петербурге проходили многие заседания Центрального комитета этой партии, и члены ЦК во время заседания лакомились вареньем, которое присылала из своего имения в Гаспре Софья Владимировна. Но в партию она не вступала до 1917 года и вообще до тех пор, как отмечено в ее воспоминаниях, «никогда ни к какой политической партии не принадлежала». Обоснование этому дано характерное: «Интересы мои были сосредоточены на вопросах просвещения и общей культуры, которые, по моему глубокому убеждению, одни могут дать прочную основу свободному политическому строю».
Слава Народного дома графини Паниной, а с ней и идея устройства новых народных домов распространились повсюду. В 1913 году в стране насчитывалось двести двадцать два народных дома. Жизнь, как отмечала Панина, превращала Лиговский Народный дом и в справочно-методический центр: «Со всех концов России потянулись к нам просьбы дать указания, прислать планы и уставы, каталоги для библиотек, списки чтения и театральных пьес». По ее инициативе и на ее средства была проведена первая Всероссийская анкета о народных домах, состоящая из 32 пунктов.