Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век

Речь рабочего Иванова, по свидетельству Паниной, вызвала необыкновенное волнение среди судей: «Засуетился Стучка, народный комиссар юстиции, который тут же присутствовал и руководил всей постановкой. Тотчас же был выпущен с обвинительной речью один из большевистских ораторов». Это был молодой рабочий с завода «Новый Парвиайнен» Наумов, «Известия ВЦИК» потом с удовлетворением цитировали его речь. Наумов одобрил суд над Паниной как над саботажницей: «Класс угнетенных кровью добыл власть и не может, не должен претерпевать оскорблений этой власти». Он подчеркнул, что дело носит принципиальный характер: «Сейчас перед нами не отдельное лицо, а деятельница партийная, классовая, она вместе со всеми представителями своего класса участвовала в организованном противодействии народной власти, в этом ее преступление, за это она подлежит суду». Отвечая на то место в речи Гуревича, где он говорил о благотворительности Паниной, как ее заслуге, Наумов сказал: «Я готов согласиться, что в прошлом гражданка Панина приносила пользу народу… Но тем-то и отличается их благородство, чтобы давать или бросать народу куски, когда он порабощен, и мешать ему в его борьбе, когда он хочет быть свободным. Пускай народолюбивая графиня Панина действительно добра и благородна. Но вот народ пришел к власти… Тут и благородство не помогло, и чем только можно была оказана помеха… Пускай трибунал помнит, что мы имеем право быть свободными, а кто этого не хочет понять – подлежит обезвреживанию. Гражданка Панина мешала народу в его работе. Действуйте, граждане судьи, не для одного благородства, а на пользу миллионов – и жизнь оправдает вас!»

По мнению Паниной, Наумов «нес невероятную околесицу». Когда он говорил, из публики раздавались крики: «Врете!», «Неправда!». Джон Рид, присутствовавший на процессе, описал реакцию публики как неистовство: зал освистывал суд и громкими возгласами приветствовал Панину. И хотя в помещении находились вооруженные патрули Красной гвардии и была сделана попытка очистить зал заседаний, никаких актов насилия не наблюдалось. Лишь «одного мужчину, который оскорблял суд и Советы и вопил не своим голосом, в конце концов выставили».

Защитник Гуревич, отвечая обвинителю, говорил: Наумов всецело захвачен и опьянен успехами пролетарского восстания; его устами говорит больная узость доведенного до крайности классового самосознания, которое с гневом отвергает и хочет подавить все, что не идет за народными комиссарами, в которых Наумов «слепо верит как в истинных вождей народа». Затем заключительное слово предоставили Паниной. Она заявила, что исполняла лишь то, что считала своим долгом перед страной, и постаралась выразить всем присутствующим ту благодарность, которая переполняла ее сердце после речи Иванова. Председательствующий объявил перерыв, и суд удалился на совещание. Софья Владимировна заметила, как Стучка немедленно этим воспользовался и юркнул за кулисы в совещательную комнату судей – «факт, по судебным традициям прежнего времени, совершенно недопустимый».

Вынесенный приговор показался Софье Владимировне «неожиданно мягким». Было вынесено постановление оставить С.В. Панину в заключении до момента возвращения взятых ею народных денег в кассу Комиссариата народного просвещения. Революционный трибунал счел ее виновной в противодействии народной власти, но, принимая во внимание прошлое обвиняемой, ограничился вынесением общественного порицания. В конце суда ее спросили: «Вы согласны внести эти деньги, гражданка Панина?» Она ответила: «На основании всего мной уже сказанного – нет». – «Тогда вы будете возвращены в тюрьму». – «За вами сила».

Когда стража повела Панину тесным проходом между столпившихся зрителей, ей устроили бурную овацию. Софья Владимировна потом с удовольствием вспоминала: «Люди аплодировали, что-то кричали, руки тянулись ко мне – суд надо мной превратился в мой триумф». Многие годы спустя, оценивая судебный процесс в целом, она отмечала, что интересен в этих событиях не личный аспект, а то столкновение, которое случайно разыгралось вокруг ее личности, столкновение между «элементом насильственно-революционным» и тем, «что человеку по-настоящему полезно и нужно». В ее индивидуальном случае, утверждала она, «обыватель городской окраины победил насилие революционного трибунала, открыл передо мной двери темницы и вернул мне свободу».

По иронии истории, ровно через двадцать лет, в декабре 1937 года, бывший председатель революционного трибунала Жуков, к тому времени послуживший и в органах ВЧК, и в заместителях наркома у Орджоникидзе, и в Президиуме ВСНХ, и на посту наркома, пал жертвой репрессий.

В 1956 году этот представитель панинской «окраины» реабилитирован посмертно. Панина еще и потому несла свет просвещения, что хотела иной судьбы Ивановым, Наумовым и Жуковым.