Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век

С. Португейс призывает понять, что в основе пресловутого «обмещанивания» советского общества лежит определенный подъем материального уровня населения, и это не просто прозаическое благо («достойное, конечно, презрения превыспренных умов»), но и одна из необходимейших предпосылок для «пробуждения в замордованном советском человеке духа свободы». Поэтому, если анализировать массовые настроения «в их живой социально-психологической реальности», а не глядеть на них «сквозь задымленные нашей изощренной духовностью теоретические очки», не подлежит никакому сомнению, что этот процесс «обмещанивания» – знаменательный показатель «перехода России в органическую эпоху». Эта историческая органика способна в гораздо большей степени развязать массовое движение против диктатуры, чем «лихорадка революции», которую «все еще пытаются длить многие актеры революционного действа». Португейс уверен: «Аппетит не только к материальным, но и духовным и моральным благам будет у русского народа быстро возрастать в прогрессии, за которой реформаторской колеснице диктатуры все труднее и труднее угнаться… Перед нами не первый и не последний в истории народов случай, когда власть, в интересах самосохранения, вынуждена разжигать материальные, духовные и моральные аппетиты населения без возможности действительно их удовлетворить». И, как итог – любимый еще со времен внимательных штудий работ Г. Плеханова (а теперь усиленный и аргументацией Токвиля) тезис: «Россия доэволюционирует до революции».

О том, какова могла бы быть эта «революция», С. Португейс пишет достаточно осторожно. Из некоторых его работ можно сделать вывод, что он предпочел бы максимально бескровный вариант: история, действующая в оболочке большевистского режима, постепенно «изгрызет до дыр свое временное политическое вместилище» и затем «сбросит остаток небольшим рывком, далеким от стиля „великой революции“ и близким по стилю какому-нибудь перевороту или даже просто… замешательству».

Что же касается предположений о возможном характере будущей «разболыпевиченной» России, то здесь Португейс никогда не был особым оптимистом. Он нисколько не сомневался, что и после падения большевиков путь России не будет усеян розами: ей, судя по всему, предстоит выбор «не между добром и злом, а между злом большим и меньшим». В самом деле, каким образом из диктатуры, «разводящей вокруг себя мерзость и нечисть шпионства, доносительства, пролазничества и подхалимства, убивающей всякую свободную и независимую мысль, всякую твердость характера и человеческое достоинство», каким образом из этого режима лжи и террора можно разом перепрыгнуть в обетованное царство подлинной демократии? Думать, что под завалами диктатуры сокрыто благостное общество, требующее только высвобождения «из-под глыб», значило бы, по мнению С.О. Португейса, еще раз повторить трагическую ошибку, уже сделанную однажды русскими предреволюционными «мечтателями».

«Составлять как можно меньше законов и возможно меньше регулировать жизнь…»

Борис Александрович Бахметев

Олег Будницкий

Собственность, народоправство, демократизм, децентрализация и патриотизм – вот идеи, «около которых уже выкристаллизовывается мировоззрение будущей России», – писал в начале 1920-х годов посол демократической России в Вашингтоне Борис Александрович Бахметев (1880–1951). Основой экономической жизни, считал он, должны быть «частная инициатива, энергия и капитал»: «К покровительству им, к охране их приспособится весь правовой и государственный аппарат; в помощи частной инициативе будет заключаться главная функция правительства».

Б.А. Бахметев был сторонником «самосокращения» государства. Он делал ставку на личную инициативу и предприимчивость людей: «Следует прежде всего поставить себе за правило составлять как можно меньше законов и возможно меньше регулировать жизнь». Поразительно, что эти идеи, которые активно обсуждаются современными российскими политиками, были сформулированы Бахметевым восемьдесят лет тому назад.

Б.А. Бахметев родился в Тифлисе, в семье инженера и крупного предпринимателя. Его отец был из категории тех людей, которых американцы называют self made man – «сделавший себя сам». В 1898 году Бахметев закончил с золотой медалью 1-ю Тифлисскую гимназию (кроме гимназического курса он занимался дома языками – французским, английским и немецким, а также музыкой) и в том же году поступил в Институт путей сообщения в Петербурге. Специальность инженера была одной из наиболее престижных в России того времени, экзамены были очень трудными, а конкурсы – высокими.