Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век

Бахметев поначалу отнекивался, ссылаясь на свою молодость (ему было в тот момент 36 лет, что считалось довольно юным возрастом для посла) и неопытность. Милюков настаивал, подчеркивая, что в данном случае это не только дипломатическая, а правительственная миссия по организации военного сотрудничества и урегулированию экономических проблем. Россия остро нуждалась в получении новых займов. «У нас нет никого, кто знает Америку так хорошо», – убеждал министр. В июне 1917 года Бахметев прибыл в США. Как оказалось впоследствии – навсегда.

Бахметев действительно был тогда совершенно неопытным дипломатом, однако в той конкретной ситуации, в которой он оказался, дипломатический опыт старой школы мог скорее помешать, нежели помочь. Его бесспорным преимуществом было неплохое знание Америки, американских политических нравов и обычаев. Бахметев представлял разительный контраст со своим предшественником и однофамильцем. Первое, что бросается в глаза в его дипломатической деятельности, – публичность, стремление воздействовать на американское общественное мнение, поразительная активность.

С огромным успехом прошли его выступления в конгрессе и сенате США. «Надо понять, что прошло время, когда судьбы народов могли решаться безответственным правительством или немногими личностями, и что люди должны проливать свою кровь за неизвестные им цели, – говорил Бахметев в сенате. – Мы живем в демократическую эпоху, когда люди, жертвующие своими жизнями, должны полностью осознавать причины и принципы, во имя которых они сражаются». «Миролюбивый по натуре, стремящийся к прочному миру, основанному на демократических принципах и установленному волей демократии, – завершил свою речь Бахметев, – русский народ и его армия объединяют свои силы вокруг знамен свободы, крепят свои ряды в бодром сознании: умереть, но не быть рабами. Россия хочет, чтобы мир был безопасен для демократии. Сделать его безопасным означает предоставить демократии управлять миром».

Бахметев был действительно дипломатом нового типа, хорошо понимавшим менталитет и особенности политической культуры Америки. Он предпринял беспрецедентное в истории русской дипломатии пропагандистское турне по стране; с июня по ноябрь 1917 года Бахметев выступал не менее 26 раз на различных митингах, собраниях, банкетах. Помимо Вашингтона и Нью-Йорка, где были сосредоточены его основные политические и экономические интересы, Бахметев выступал в Чикаго, Бостоне, Саратоге, Атлантик-Сити, Олбани, Филадельфии, Балтиморе, Мемфисе.

Ему удалось также установить доверительные личные отношения с высшими чиновниками Госдепартамента, которые отвечали за российское направление, а также с ближайшим сотрудником президента Вильсона и его советником по внешнеполитическим вопросам полковником Эдвардом Хаузом. Бахметев ездил к полковнику в его имение «Магнолия» в штате Массачусетс и произвел на него весьма благоприятное впечатление. Хаузу особенно понравилось, что Бахметев с сочувствием отнесся к его планам будущего мирного договора, заверив полковника, что «новая Россия будет бок о бок с Соединенными Штатами отстаивать подобную программу». Другой раз Хауз отметил в дневнике, что он и русский посол «говорят на одном языке». Имелись в виду, разумеется, твердые либеральные убеждения Бахметева.

Получив известие о большевистском перевороте, Бахметев направил американскому госсекретарю ноту, в которой «резко и бесповоротно» отделил посольство от большевистской власти и заявил, что большевики не отражают истинных интересов русского народа. Он писал, что «считает долгом, поскольку обстоятельства позволяют, оставаться на посту, чтобы защищать интересы национальной России». Американское правительство по существу заняло такую же позицию и на протяжении последующих пяти лет признавало дипломатический статус Бахметева.

Б.А. Бахметев стал одной из наиболее влиятельных фигур среди русских дипломатических представителей за рубежом. Несомненно, советы и мнения Бахметева учитывались администрацией Соединенных Штатов при формировании своей российской политики. Это становится совершенно очевидным, если сравнить «служебные записки» и личную переписку российского посла с текстами некоторых нот американского Госдепартамента.