Российский либерализм: идеи и люди

Защитник Гуревич, отвечая обвинителю, говорил: Наумов всецело захвачен и опьянен успехами пролетарского восстания; его устами говорит больная узость доведенного до крайности классового самосознания, которое с гневом отвергает и хочет подавить все, что не идет за народными комиссарами, в которых Наумов «слепо верит как в истинных вождей народа». Затем заключительное слово предоставили Паниной. Она заявила, что исполняла лишь то, что считала своим долгом перед страной, и постаралась выразить всем присутствующим ту благодарность, которая переполняла ее сердце после речи Иванова. Председательствующий объявил перерыв, и суд удалился на совещание. Софья Владимировна заметила, как Стучка немедленно этим воспользовался и юркнул за кулисы в совещательную комнату судей – «факт, по судебным традициям прежнего времени, совершенно недопустимый».

Вынесенный приговор показался Софье Владимировне «неожиданно мягким». Было вынесено постановление оставить С. В. Панину в заключении до момента возвращения взятых ею народных денег в кассу Комиссариата народного просвещения. Революционный трибунал счел ее виновной в противодействии народной власти, но, принимая во внимание прошлое обвиняемой, ограничился вынесением общественного порицания. В конце суда ее спросили: «Вы согласны внести эти деньги, гражданка Панина?» Она ответила: «На основании всего мной уже сказанного – нет». – «Тогда вы будете возвращены в тюрьму». – «За вами сила».

Когда стража повела Панину тесным проходом между столпившихся зрителей, ей устроили бурную овацию. Софья Владимировна потом с удовольствием вспоминала: «Люди аплодировали, что-то кричали, руки тянулись ко мне – суд надо мной превратился в мой триумф». Многие годы спустя, оценивая судебный процесс в целом, она отмечала, что интересен в этих событиях не личный аспект, а то столкновение, которое случайно разыгралось вокруг ее личности, столкновение между «элементом насильственно-революционным» и тем, «что человеку по-настоящему полезно и нужно». В ее индивидуальном случае, утверждала она, «обыватель городской окраины победил насилие революционного трибунала, открыл передо мной двери темницы и вернул мне свободу».

По иронии истории, ровно через двадцать лет, в декабре 1937 года, бывший председатель революционного трибунала Жуков, к тому времени послуживший и в органах ВЧК, и в заместителях наркома у Орджоникидзе, и в Президиуме ВСНХ, и на посту наркома, пал жертвой репрессий. В 1956 году этот представитель панинской «окраины» реабилитирован посмертно. Панина еще и потому несла свет просвещения, что хотела иной судьбы Ивановым, Наумовым и Жуковым.

Ее собственная тюремная эпопея 1917 года продолжалась еще десять дней: власть требовала вернуть «министерские деньги». Союз учителей открыл подписку: первый рубль был пожертвован рабочим. Выручили Высшие женские курсы, предоставившие часть суммы. Забирал Панину из тюрьмы профессор И. М. Гревс. При этом разыгралась сценка, в которой проявился весь характер этой женщины. Не рассчитывая на столь скорое освобождение, она, еще сидя в тюрьме, получила разрешение устроить для заключенных и персонала рождественские чтения с волшебным фонарем. Все очень расстроились: чтений не будет, раз Панина выходит на свободу. Заметив это, она обратилась к администрации: «Если разрешите, я с удовольствием приду в день Рождества и устрою обещанные чтения». Комиссар тюрьмы поцеловал ей руку. Панина приходила два раза и с успехом провела чтения. Более того, 19 декабря, выйдя на свободу, она уже через день явилась в Петропавловскую крепость навестить «врага народа» А. И. Шингарева, единомышленника по Партии народной свободы.

Но вновь обретенная свобода была формальной: вернуться в Народный дом оказалось уже невозможно. «Я бы дорого дала за то, – писала Панина в 1948-м, – чтобы никогда с этой окраиной не расставаться, но, освободив меня из тюрьмы в 1917 году, мой город смог мне предложить только трудную и долгую жизнь без него, вдали от него… очевидно, навсегда».

Кончился 1917 год, начался 1918-й. По всей стране полыхнула Гражданская война. Панина перебралась в Финляндию. Говорили, что до границы ее сопровождала «почетная охрана» из рабочих, бывших воспитанников Народного дома. А из Финляндии, через Англию, она устремилась на юг, где сражались белые армии. Ехала в крестьянской одежде, с маленьким, потрепанным, грошовым чемоданчиком, в котором лежали бриллианты и другие драгоценности ее предков. Панина рассчитывала часть своих ценностей передать А. И. Деникину на нужды Белой армии. В пути, на какой-то станции, среди тифозных больных, уложенных рядами в зале ожидания, она увидела одного из своих знакомых и политических друзей, И. Иваницкого, и попыталась устроить его в один из вагонов. В суете и спешке забыла на минутку о поставленном куда-то чемоданчике. Искать его было бессмысленно: только бы унести ноги подальше и от станции, и от чемоданчика. Так, «с пустыми руками, явилась на Юг».