Роза Дашваара

Сейчас я могу поплакать, и пройдет, зато останусь жива… еще хоть какое-то время.

А у Халида — гордость. И он скорее сдохнет сам, а там — хоть трава не расти. Я не хочу так.

— И что же мешает тебе делать то, что ты должен? — со всем вызовом, на какой только способна, говорю я, так, что горло перехватывает. — Не встает, если я не ласкаю тебя так горячо, как Ильса?

Он дергается. Рывком хватает меня за плечи, прижимает к стенке.

И я отлично чувствую, что очень даже встает, Халид слишком близко.

Но, стиснув зубы, он только глядит мне в глаза.

— Ну, и? — говорю я. — Нет? Если совсем никак, то Ильса права, есть много других способов и игр с женщинами.

Он вдруг глухо, зло и почти отчаянно рычит сквозь зубы, подхватывает меня, заставляя раздвинуть ноги. Я даже испугаться не успеваю, как чувствую, что он уже во мне, так быстро, одним движением…

Запоздало пугаюсь и тихо всхлипываю.

Он замирает, неподвижно, мне даже кажется — еще один мой вздох и он вовсе отпустит меня, отвернется, уйдет и…

Я обхватываю его ногами, повиснув на нем. И руками — за шею. Только зажмурившись. Нет, сейчас я не могу смотреть ему в глаза. Закусив губу, чувствуя его дыхание на своем лице.

Он чуть-чуть, осторожно, толкается во мне. Я вздрагиваю. Но только еще больше, еще крепче прижимаюсь к нему.

Не отпускай!

— Да что же ты делаешь? — шепотом говорит он.

— Почему бы и нет? — так же, шепотом, говорю я.

Он толкается во мне чуть сильнее. И еще. Резче.

Бортик купальни царапает мне спину, он слишком низкий… я пытаюсь опереться хоть одной рукой…

Халид обхватывает меня, прикрывая спину ладонями, защищая. И держит крепко.

И я не знаю, хорошо мне или плохо. Хочется плакать от обиды… не знаю, на что… на себя? Его горячие губы у моего виска… Так, что… совсем рядом. Я пытаюсь потянуться и сама коснуться его губами. Я…

Это было ошибкой.

Я уж не знаю, что там у Халида в голове, какие обстоятельства, какие мысли…

Он резко отвернулся. И так же резко вжал меня в стену, что я вскрикнула, и так глубоко во мне, что почти больно. И еще раз. А потом резко отпустил. Бросил. Дернулся назад.

Несколько секунд стоял, опираясь ладонями о бортик, на вытянутых руках, навалившись, почти мучительно. Словно пытаясь отдышаться, хотя почти совсем не дыша… Потом выскочил. Два шага и нырнул в бассейн с холодной водой.

9. Ехать в одном седле

Сидеть в седле вдвоем было неудобно, я постоянно сползала, без стремян опереться не на что. Особенно, когда за городом Халид пустил лошадь легкой рысью — так трясло, что заболели ноги и спина. Я бы упала, если бы Халид не держал меня. Отодвинуться некуда, и я сидела, прижавшись к нему спиной.

Он обнимал одной рукой и сердито дышал мне в ухо. Одновременно было обидно и немного смешно. Я понимала, что ему очень нелегко и у него свои причины…

И он не обязан мне ничего объяснять. Я могу желать и думать что угодно, но законы этого мира слишком отличаются от привычных.

Всю дорогу мы не разговаривали.

Здесь красиво, на самом деле! Город почти в предгорье, но дальше невысокие холмы, долина заросшая высокой травой, чуть подсохшей на солнце… Река в низине.

Лагерь у реки. Как жаль, что телефона нет под рукой — заснять такие шикарные виды!

Жарко. Солнце пекло.

В дорогу мне выдали широкие штаны и шелковую сорочку с длинными рукавами, так, что я стала похожа на мальчика. Да еще косынку на голову. Я удивилась вначале, но сейчас оценила — иначе бы сгорела вся, я и так слишком быстро обгораю на солнце.

Военный лагерь — именно лагерь, ряды солдатских палаток, а не казармы. Я хотела спросить, откуда они вернулись? Или только собираются. Но после того, чтобы было утром — спрашивать не решилась. Не важно. Что за дело мне до местных войн?

Джайри Халида тут узнавали все, разом вытягивались, приветствуя. Его явно уважали и любили.

Меня он определил сразу. Халид отдал лошадь конюху, а мне тут же велел найти Гирифа, чтобы научил сидеть в седле. Гирифа нет, он уехал утром… Ну, тогда кого-то еще, не важно. И вон там, на площади, чтобы мы были на виду. А у него дела.

Отличный ход, между прочим. Потому, что я видела, как он сидит под навесом у высокого шатра и разговаривает там с какими-то людьми. Но вот о чем он разговаривает — я слышать не могла. И даже если Халид замыслит какой-то заговор (меня ведь не зря поставили следить) я об этом никогда не узнаю.

— Барга! Это тебя надо учить? — ко мне подошел высокий и чуть нескладный парень с пегой лошадкой.

— Меня.

Он улыбался, глядя прямо и просто, и ему, кажется, не было дела то того, кто я, девчонка и девчонка.

— Это Морковка, сказал он. Хочешь, погладь ее.

Я осторожно подошла, и Морковка сама потянулась ко мне, шагнула. Я чуть попятилась… как-то мало до этого имела дело с лошадьми.

Парень засмеялся. Он, наверно, моего возраста или совсем чуть-чуть старше, крупные каштановые кудри, большие глаза. Он выглядел совсем мальчишкой, но в то же время — широкие сильные плечи и крепкие руки воина.

— Не бойся, — сказал парень. — Она думает, что ты ей поесть принесла. Вот, держи, покорми ее, и вы с ней подружитесь.