Роза и меч

– Это безразлично, – Каролина ответила по-английски. Узкие светлые глаза капитана озарились улыбкой. – Так мне уже проще разговаривать. С французским язык себе можно сломать. Так вот, места у меня, положим, есть, но это недешево. Конъюнктура благоприятная, понимаете? Это нужно использовать. Такое впечатление, что всем французам вдруг надоела Франция. Пятьдесят луидоров за человека, уж никак не меньше. Деньги вперед. Это не недоверие, но…

Каролина решительно сняла с пальца перстень с сапфиром.

– Это вы возьмете как залог?

Мужчина покатал по ладони перстень. Маленькие бриллианты, обрамлявшие сапфир, засверкали на солнце. Он кивнул.

– Вы должны быть здесь завтра в пять часов. Баркас доставит вас на борт. И кого прикажете ожидать?

Каролина задумалась на секунду.

– Месье Мюирон с супругой и трое слуг, – сказала она.

Он приложил руку к белой фуражке.

– Ваш слуга, мадам Мюирон, – капитан прыгнул в баркас.

Она одарила его улыбкой, в которой выразилась вся безмерная радость, охватившая ее. Черная прядь упала ей на лоб, темно-серые глаза, казалось, ничего не видели. Хозяин «Четырех ветров» натянул поглубже шляпу, и когда Каролина прошла мимо, не заметив его, проводил ее полуразочарованным-полувосхищенным взглядом.

В мыслях Каролина была далеко отсюда, ее распирало от триумфа. Она свернула в узкую улочку и побежала бегом назад. Наполеон сидел на скамейке под деревом магнолии. Из зеленых, глянцевито блестящих листьев проглядывали, словно драгоценные жемчужины, перламутровые цветы. Весь сад был напоен их дурманящим, возбуждающим ароматом. Каролина закрыла за собой калитку и задвинула засов. Он вскинул на нее глаза и произнес с укором:

– Что это на тебя нашло?

– Я была в гавани! – Она таинственно улыбнулась.

Радость была слишком велика, чтобы что-нибудь могло омрачить ее.

– В гавани? – Он нахмурил лоб. – Чтобы посмотреть на «Беллерофон»? Ты не поверила мне, что мы здесь как пленники?

– Утлое суденышко с парой пушек? – Как истинная женщина она сейчас наслаждалась моментом. – Мы выйдем в море у них на глазах. На американце. – Она произнесла это как нечто само собой разумеющееся. – Завтра утром в пять нас ожидает баркас. Все будет отлично, – ее так и подмывало схватить его за руку и закружиться с ним в танце по газону. – Мы обведем англичан вокруг пальца, и не только их – всех! – Она была в упоении. – Завтра рано утром мы будем уже в море, а через четыре недели – в Америке!

Он смотрел на нее как на незнакомку, и в то же время никогда ему не была так ясна суть ее натуры: мужество совершать поступки.

– Я должен был встретить тебя раньше, – меланхолически произнес он, хотя знал, что повторяется.

От Каролины не укрылись горечь и уныние в его голосе.

– А я считаю, что мы встретились как раз в нужный момент, – твердо произнесла она. – Большинство людей проживают одну жизнь. А у тебя их много, – она с нежностью посмотрела на него. – Его величество императора я никогда не любила, а вот жизнь мужчины, которого я люблю, только начинается.

Она выжидательно посмотрела на него. Но его лицо оставалось хмурым и замкнутым.

Игра была окончена. Он все поставил на карту – и проиграл. Ему оставалось лишь одно: до конца доиграть свою роль, не уклоняться от своего окончательного падения, а завершить его. Но он не решился сказать ей об этом, во всяком случае сейчас. Может, позже, но сейчас она бы не поняла его.

– Я благодарен тебе, – тихо произнес он. – За все, что ты сделала для меня и моего сына. Я раньше не говорил об этом, поскольку слова – не благодарность за то, что ты рисковала своей жизнью. Я…

Она замкнула его губы поцелуем. Она думала лишь о будущем, которое лежало перед ними.

– Я должна поторопиться, – проворковала она. – Еще так много надо сделать.

Улыбка, которая сияла при этом на ее лице, опять не позволила ему вырвать ее из плена грез.

Когда Бату открыл перед ней дверь в ювелирный магазин, спрятанный механизм включил музыкальные часы: нежные серебристые колокольчики проиграли мелодию. Каролина пораженно огляделась. Задрапированные пурпурным бархатом стены, витрины, античные мраморные головы и статуэтки, расставленные в нишах, радовали глаз: помещение скорее походило на частный музей миллионера, чем на магазин.

Из боковой двери вышел маленький пожилой мужчина, Жак Дюран.

– Мадам! – Он поклонился. – Чем могу служить?

– Баронесса Эври порекомендовала мне вас, месье Дюран. Я хотела бы кое-что продать, украшение.

Дюран подошел к круглому столику.

– Прошу садиться.

Каролина сделала знак Бату, и негр положил перед ювелиром плоскую кожаную шкатулку. Дюран достал из кармана шелковой жилетки монокль и вставил его себе в глаз. Он открыл футляр и склонился над бриллиантовым колье. Каролина наблюдала, как с легкой, почти незаметной улыбкой он размеренно проверял камень за камнем. Потом поднял глаза.

– Вы знаете, кто мастер?

– Нет, я только знаю, что это было изготовлено в Париже для моей бабушки.

Он кивнул. Слегка склонив голову набок, он еще раз осмотрел колье, уже не как деловой человек, а как коллекционер-ценитель.