Розанов

Фрагмент из письма Розанова, на который ссылается исследователь, любознательный читатель может найти в данном примечании[97], однако считать ли это эпистолярное воспоминание фактом, а не эротической фантазией В. В. в голодном революционном году, – большой вопрос. Важнее другое – Вера Александровна Мордвинова, прожившая в эмиграции очень долгую и связанную с литературой жизнь, впоследствии Розанова вспоминать не хотела, писать о нем отказалась, а все его письма к себе уничтожила.

Все смешалось

Свои новые привязанности В. В. от жены скрывал, но вечное правило – нет ничего тайного, что не стало бы явным, – подействовало и здесь. В «Розановской энциклопедии» приводится письмо преподавателя кафедры систематической философии и логики Московской духовной академии Ф. К. Андреева Павлу Флоренскому, датируемое 9 января 1916 года: «У Розанова был. Настроение дома ихнего – подавленное… В. Д. убита фразой из какого-то московского письма: “Васенька, приезжай, зацелую до смерти” (или что-то в этом роде). Но главная беда, конечно, в том, что, вообразив измену, она собрала вокруг себя детей, не разбирая пола и возраста, и объявила им: “Полюбуйтесь, какой у вас папа!”… Вид у В. В. пришибленный донельзя».

Розанов и сам писал отцу Павлу: «И вдруг – все маме открылось. И детям. Ад. Тоска. Хуже и хуже… Так как мамочка (болезнь?) имела необдуманность и свою Саньку (Бутягина), а главное – наших детей, посвятить во все, читала уворованные у меня их письма ко мне, и вообще черт знает, что делала, чего ни одна жена в мире не делает… “Ты, папа, предатель мамы”. Мама: “Я умру под забором”. Это меня взбесило: я за тобой 20 лет ухаживал, один

из семьи был непрерывно с тобой, и ты клевещешь, что я тебя оставляю».

И в другом письме: «И нельзя скрыть от себя, что мотивом гнева (ярости) Варв. Дим. было не боль, не что я ухожу, а что появились соперницы

, сама мысль о которых нелепа, ибо никто и ни одна соперницею ей не выступал, никто из них не допустил бы, чтобы я охладел к семье… все поставили первым условием: никакого вреда Варв. Дим., никакой боли, страдания».

Психологически это был момент ключевой. В. В. действительно считал вправе вести себя так, как он пожелает, именно по той причине, что слишком много для семьи уже сделал и был обречен делать впредь. «Не будь моего ухода, Варя давно лежала бы в могиле, но я “строчил бесчисленные статьи” для леченья (деньги – леченья) и безотвязно жил при ней. И – УСТАЛ. Поистине устал. Болезнь, болезнь, болезнь, труд, писанье, газеты, сотрудники. Ничего кроме ТРУДА + УХОДА за больной», – писал он Флоренскому.

Семья же в лице жены и взрослых дочерей, принявших сторону матери, считала иначе, и конфликт был неизбежен. Мудрый отец Павел, коему его петербургский друг по обыкновению все рассказывал и кому послал несколько писем Мордвиновой, а тот их высоко оценил, но намеренно или нет потерял, тоже все понимал и отвечал, как и положено священнику, в духе высокой христианской педагогики:

«Прошу об одном Вас, дорогой Василий Васильевич, не допускайте “окамененное нечувствие” и озлобление в свое сердце. Когда виноват, то очень хочется озлобиться на того, пред кем виноват, чтобы предупредить обвинение себя встречным обвинением. И это – самое ужасное последствие греха, – что он влечет за собою множество других, непредвиденных и жестоких, и вовлекает таким образом в порочный круг, в котором все сильнее запутываешься… Мне хочется, чтобы дорогой Вас. Вас. обнаруживал на конце дней своих то наивысшее, чем обладает, и чтобы оно не заволакивалось дымом и грязью, против которых он всю жизнь, в существе дела, боролся».

Позиция отца Павла была выражена донельзя ясно: самое важное в этой ситуации – сохранить семью и не загубить под конец дело всей жизни. Но Розанов гнул свою линию:

«Ах, эта история с 3-мя любвями. Сломал я голову, о ней думая. Вы взяли это легко, предложив: “приключения”, “удовольствия Р-ва”. Какое тут удовольствие, какая радость. Мука, горечь, дым, гарь… Я знаю, вы монотеист (“гарем”=“терем”): но есть какая-то совсем другая психология, вот “Васеньки Розанова”…»