Рождение советских сюжетов. Типология отечественной драмы 1920–х — начала 1930–х годов

Прежний тип женщины-красавицы, хрупкой, прелестной и притягательной, сменяется типом женщины маскулинной[136] — физически крепкой, энергичной, с резкой пластикой и непривычной лексикой — женщины-товарища, женщины — члена коллектива. Чуть позже (в пьесе Погодина «Мой друг») появится Элла Пеппер, жена Григория Гая, партийка и догматик, ригористичная фанатичка, «коммунистический манифест в кавычках», как в сердцах назовет ее один из героев.

«Пора изжить эти деликатессы [так! — В. Г.] — остатки Монны Лизы, Мадонн <…> и всевозможных трактовок женщин стиля <…> „люби меня“, — призывает критик. — Пролетариат {154} как класс дает женщине <…> совсем другое жизненное назначение. Он становит [так! — В. Г.] ее в ряды передовых борцов класса, он дает в ее руки знамя борьбы за свободу, он вооружает ее оружием классовой борьбы для перестройки быта и общества, для создания нового человека»[137].

«Новая женщина», партийка Инга (Глебов. «Инга»), упрекает своего гражданского мужа: «Тебе нужна „супруга“, домашняя жена. А я — я могу быть только товарищем. Я — человек. Я так же, как ты

, боролась и убивала. Я такой же боец, как ты. Этого не изменишь» [выделено нами. — В. Г.].

Одна из героинь комедии Тренева «Жена», соседка инженера Грушина Евлампия, напротив, убеждена, что истинное призвание женщины — быть «домашней феей»: «Женщина <…> так безобразна, ничтожна, когда делается мужчиной. Когда я вижу вот эту, теперешнюю… в мужской шапке… с портфелем — это так же противно, как если бы у нас росли усы и бороды».

С ней солидарна и красавица «из бывших» Сусанна Борисовна, которая сетует: «… быть теперь привлекательной и красивой так трудно» (Чижевский. «Сусанна Борисовна»)[138].

Еще одна «домашняя фея», неработающая замужняя женщина Вероника, пытается проникнуть в непостижимые для нее реалии нового образа жизни: «Я рвусь! Я кричу: дайте мне дело. Дайте… как это у вас называется?.. накладку!.. Пардон, {155} нагрузку, нагрузку! <…> Я понимаю — Французская революция! Там было все, абсолютно все! Салоны, карнавалы… А у нас? Фабрики, фабрики и фабрики… Режим экономии! <…> Как можно этим зажечься?» (Глебов. «Инга»).

В комическом, даже пародийном монологе «общественно отсталой» Вероники читается и вполне здравое недоумение: возможно ли человеческую жизнь без остатка подчинить производству («фабрике»).

Женственность, феномен, казалось бы, предельно далекий от какой-либо идеологии, настойчиво искореняется, так как контекст сообщает красоте и ее культивированию смысл упорного сопротивления уродливой целесообразности.

Большевичке Наде любимый человек и товарищ по партии признается, что полюбил другую. Надя резонерски ответствует: «Чувства являются неизвестно откуда <…> любовь — это не содержание жизни… У нас работа, долг, который надо исполнить. Дело, которое надо сделать на земле. <…> А любовь — это только ее условие…» (Пименов. «Интеллигенты»).

Теперь нередко женщина и мужчина меняются ролями: мужчина ищет романтической любви, женщина же склонна относиться к этому иронически. Новую женщину «вовлекает круговорот социальной жизни <…> любовь перестает составлять содержание ее жизни, любви начинает отводиться то подчиненное место, какое она играет у большинства мужчин»[139].

Герой объясняется в любви студентке медфака Варьке (Чижевский. «Сусанна Борисовна») и слышит в ответ:

«Как встретил, так и полез с любовью. Как только тебе это не надоест? Кругом, смотри, — все светится, играет… пахнет маем… Солнце будто б цветок, и от него не свет, а пахучая пыль… Хорошо. А ты все по-старому — любовь… Даже гнилью отдает».

Элла Пеппер из пьесы «Мой друг» Погодина безапелляционно сообщает мужу, что «топливо для нее важней, чем поцелуи».

Герой пьесы К. Финна «Вздор» инженер Борис Георгиевич Гребнев любит отвергнувшую его женщину:

«Я слышу только ваши шаги, когда вы идете впереди меня по переулку.

Анна Васильевна. Сколько лет вы так безнадежно меня любите?

{156} — Пять лет.

Анна Васильевна. Вот ужас-то. (Смеется.) Неужели пять лет?

— Пять.

— Вас надо сослать на принудительные работы. (Смеется.)» Персонаж пьесы Ромашова «Коней Криворыльска» Евлампий Рыбаков влюблен в девушку с нежным именем Роза.

«Рыбаков. Ребята находили повод смеяться над моей романтикой. Совсем не романтика, а просто…

Роза. Физиология.

Рыбаков. Неправда! <…> Я не боюсь сказать: любил! <…> Я глядел на тебя как на жену, и когда ты ушла…

Роза. А ты думал, что жена — значит, лет на десять — двадцать, да? Собственность? Домашняя принадлежность?

Рыбаков. Я никогда не глядел на тебя как на собственность.

Роза. <…> Как в тебе еще много мещанского квасу!»