Рождённый в Третьем рейхе

Приятная предъюбилейная суета захватила Петра Пантелеевича. Не каждый день тебе исполняется пятьдесят, хочется сделать всё красиво и чтоб окружающим запомнилось это как большой светлый праздник.

Занимаясь грядущим юбилеем, с головой погрузившись в подготовку к нему, Пётр Пантелеевич ощущал какое-то беспокойство. Будто что-то где-то когда-то уже было связано с юбилеем, но он не мог ничего вспомнить. Какие-то смутные ассоциации грызли его изнутри, он мучительно пытался понять, что это и откуда такие ощущения, но у него ничего не выходило. ЭТО сидело слишком глубоко, выманить ЭТО наружу он никак не мог. Что-то такое неуловимое, неведомое это было, словно витало в воздухе. Пётр Пантелеевич за свою жизнь побывал на многих юбилеях друзей и знакомых, но это было нечто другое. И он никак не мог понять, что за ощущения его мучают. В конце концов, он сумел усилием воли прогнать от себя это наваждение.

В день юбилея зрительный зал Дворца культуры железнодорожников не мог вместить всех желающих поздравить Петра Пантелеевича. Раскрасневшийся, растроганный, юбиляр сидел на почётном месте и принимал поздравления. Приехал сам министр путей сообщения СССР, хорошо сказал о нём с трибуны, вручил ему поздравительный адрес и подарок – золотые часы с памятной гравировкой от министра. Выступали с поздравлениями от профсоюзов, от общества изобретателей и рационализаторов – у Петра Пантелеевича было запатентовано около двухсот изобретений и рационализаторских предложений, касающихся работы тепловоза, от союза писателей – перед юбилеем вышел его третий сборник стихов. Поздравляли коллеги с Одесско-Кишинёвской и с других железных дорог – Петра Семешко знали по всему Союзу как грамотного специалиста и порядочного человека. В этот день собралось много друзей и знакомых поздравить своего знаменитого коллегу. Слушая поздравления и те слова, которые о нём говорят, Пётр Пантелеевич периодически доставал платок и вытирал им лицо. Он не хотел показать всему честному народу, что у него наворачиваются слёзы. Если о нём так говорят – значит, он прожил жизнь не зря. Особенно ему было приятно, что всё это слышит его семья – жена Нина и сыновья Володя и Миша сидели в зале.

Горы цветов и подарков росли. Поздравления на сцене перемежались выступлениями артистов. Для юбиляра пели его любимые русские романсы, танцевали…

После окончания официальной части предстоял банкет в ресторане. Все подарки и цветы надо забирать с собой. Роскошных букетов было такое множество, что их невозможно было запихнуть в машину, не повредив их. Посоветовавшись с женой, часть подаренных цветов Пётр Пантелеевич раздал коллегам-женщинам и жёнам друзей. Затем все отправились в ресторан «Киев».

Там продолжились поздравления, тосты, пожелания… Танцевали медленные танцы по парам и быстрые одним большим кругом или выстраиваясь друг за дружкой, держа впереди стоящего за талию и лавируя между столиками – и всё это во главе с министром… Было здорово, весело и хотелось продолжать до утра. Но советские рестораны работали до 23-х часов. Пришлось расходиться – одним по домам, другим – по гостиничным номерам.

Вернувшись домой, семья Семешко долго не могла угомониться. Рассматривали подарки, расставляли цветы. Их было так много, что не хватало ваз. Ставили их в вёдра с водой, в тазики…

Наконец, Пётр Пантелеевич отправил всех спать, а сам остался на кухне. Выключив свет, он сидел в темноте, глядя в окно. Он был переполнен впечатлениями от прошедшего дня. Но что-то ещё просилось наружу, что-то такое, чего он понять и объяснить не мог.

Смятение охватывало Петра Пантелеевича – что-то где-то рядом, а он не может это ухватить. Он всматривался вдаль, в черноту окна, смотрел на уснувший город. Была непроглядная чёрная ночь, и лишь свет фонарей на городских магистралях разрезал её. До рези в глазах он всматривался в эту чёрную ночь с отблесками фонарей, словно хотел там что-то увидеть… И вдруг он вспомнил! Он увидел такую же чёрную ночь и вздыбленные горящие вагоны, своим пламенем освещающие ночное небо. Он увидел себя – маленького мальчика, бегущего от места крушения железнодорожного состава. Он бежит, падает, встаёт и снова бежит… Неужели это было?! Неужели это было с ним?!

У Петра Пантелеевича было несколько картин-воспоминаний, с которыми он не мог разобраться. Вернее, он не понимал: воспоминание ли это, или ему такое приснилось, пригрезилось или он сам придумал себе эти картины… Теперь, когда ясно всплыло в памяти ночное крушение эшелона, он понял, что те обрывочные воспоминания вовсе не грёзы и не фантазии, а самая настоящая явь, которая была в его жизни. Но когда? И где?

Жена Нина подошла сзади и обняла Петра Пантелеевича.

– Петенька, почему не ложишься? Идём спать, поздно уже.

– Подожди, Ниночка, сядь, – он взял её за руку и усадил рядом с собой. – Ты знаешь, по-моему, у меня была какая-то другая жизнь, но я не могу понять, где это было и когда это было…

– Петя, ты, наверное, много выпил сегодня, – умиротворённо ответила супруга. – Тебе надо отдохнуть, а утром всё пройдёт, станет легче.