Рождённый в Третьем рейхе

Пётр Пантелеевич приехал с матерью в Ивановку. Она не была здесь с того самого дня, как они с мужем похоронили тут своего маленького Петеньку. Взяв другого мальчика вместо него, они решили не показывать его односельчанам и вообще держать произошедшее в тайне. Поэтому сюда, где умер их сын, они больше никогда не приезжали, а в Джанкое, где никто не знал о смерти их родного сына, нового Петю, как ни в чём не бывало, приняли за их ребёнка, ведь мальчики были очень похожи и ни у кого даже тени сомнений не появилось за все эти годы.

С трудом Катерина Савельевна нашла заброшенную детскую могилку на сельском кладбище. Потом Пётр Пантелеевич отвёл её домой. Из их дома за прошедшие 45 лет выветрилась жизнь. Дом стоял пустой. Никто в нём не жил, но все вещи стояли на своих местах, словно хозяева только вчера ушли отсюда.

– А я думала, всё тут давно разграблено, разбито, – приговаривала Катерина Савельевна, гладя вещи, мебель, стены.

О том, что здесь много лет никто не жил, напоминал затхлый запах сырости. Пётр Пантелеевич раскрыл окно для проветривания. Разложил на столе съестные припасы, взятые с собой.

– Мама, садись, поешь, а я схожу могилку поправлю.

Он нашёл в сарае необходимые орудия труда, инструменты и вернулся на кладбище. Смастерил столик, лавочку, привёл в порядок могильный холмик. Потом сел на свою свежеструганную лавку и задумался.

– Вот как, значит, получается, – произнёс он после долгого молчания, – выходит, Пётр Пантелеевич Семешко – это ты. Я прожил твою жизнь. А кто тогда я? Где моя жизнь? Не знаю… У меня твоё имя, твои родители, твоё детство, твоя судьба… Я жил вместо тебя. Своё имя и свою судьбу я где-то потерял во время войны. Ничего о себе не знаю. Всё, что я знал о себе – оказывается, это всё твоё. Нет, ты не переживай, я не уронил твоё имя в грязь, я достойно пронёс по жизни твоё имя. Твоё имя всегда звучало гордо. Но прости, я не знал, что оно – твоё, а не моё… Имя не моё, судьба не моя, страна не моя… Теперь мне надо искать всё своё. Но ты не волнуйся, я тебя не подведу, от тебя не отрекусь. А к лету обязательно поставлю тебе памятник, тёзка!

* * *

Петру Пантелеевичу не давали покоя слова матери о его отчислении из лётного училища. Для него это было тогда тяжёлым ударом, морально-психологической травмой, но как только он начал учиться в институте инженеров железнодорожного транспорта, прошла хандра и наступила новая жизнь. Ведь он, как оказалось, любил железную дорогу не меньше неба, а поезда – не меньше самолётов. Оглядываясь на пройденный путь, он ни на секунду не жалел, что его жизнь прошла на железной дороге. Две с лишним сотни изобретений свидетельствовали о том, что не зря он посвятил свою жизнь тепловозам и электровозам. Когда его приглашали выступить перед молодёжью, он упоённо говорил о технике, о локомотивах, о рельсах и шпалах…

Но был тяжелейший момент в его жизни, сейчас, правда, почти забытый, но он был. Это было, когда он вышел с небольшим чемоданчиком из ворот лётного училища. Ему предстояло вернуться домой, в Ивановку, объяснить родителям и другим окружающим, что произошло, найти в себе силы жить дальше и искать для себя новую дорогу в жизни. Да, всё давно отболело и отошло в прошлое. Но КАК оно тогда болело! И КАК тогда казалось, что всё, конец, дальше жизни нет, уже ничего не будет в его жизни… Тогда казалось, что это непосильная ноша для него, он не сможет этого пережить. Смог. Пережил. И очень доволен тем, как всё сложилось в его жизни. Но, тем не менее, он должен знать, что же тогда произошло, что явилось истинной причиной его отчисления из училища.

Пётр Пантелеевич стал искать тех сотрудников училища, которые могли бы пролить свет на тайну. К сожалению, оказалось, что генерал-майора Шапошникова, бывшего в то время начальником училища, давно нет в живых. Сказались военные ранения…

Не застал Семешко и военного врача Германа Ивановича Буркова. Уж он-то как раз мог знать больше других. Но, увы!..

Почти не надеясь, Пётр Пантелеевич дал запрос в адресный стол на Синельникова. И вот в его руках прямоугольный листочек с адресом Игоря Ильича Синельникова. С замиранием сердца Семешко подошёл к старой «хрущёвке». Нашёл подъезд, этаж, квартиру. Нажал на кнопку звонка. Дверь открыл старик, в котором он с трудом узнал бывшего особиста.

– Вам кого? – спросил старик, глядя на него бесцветными глазами.

– Игорь Ильич, вы меня не узнаёте? Я бывший ваш курсант Пётр Семешко.

Старик долго смотрел на него, потом сделал гостю жест рукой, чтобы тот проходил в квартиру.

Войдя, Пётр Пантелеевич осмотрелся. Жильё Синельникова было по-стариковски аскетично. Мало мебели, мало вещей, очень чисто. На спинке стула висел его военный китель с наградами.

– Живу один, вдовец, – объяснил хозяин. – Жду своей очереди. Плохо одному. Хочу к жене, да вот не берут пока туда… Ты чего пришёл-то?

– Игорь Ильич! У меня к вам вопросик один есть. Много лет прошло, сейчас, наверное, уже можно, не кривя душой, сказать правду. И вы и я уже ушли из того училища, бояться нечего. Скажите мне честно: за что меня тогда отчислили из училища?