Ртуть

– Это на латыни, – сказала Элиза.

Снова ожидание. Потом:

– Так что надо решить?

– Опускать или не опускать рукопись в окошко на вон той двери. – Элиза указывала на одно из зданий.

– А что написано на двери?

– «Acta Eruditorum

» – «Учёные записки». Журнал, который доктор основал два года назад.

– Я не знаю, что такое журнал.

– Газета для учёных.

– А, так он хочет это дело опубликовать?

– Да.

– Если журнал его, то чего он мается?

– О! Все учёные Европы прочтут слова на этих страницах – они должны быть безукоризненны.

– Так пусть бы взял их с собой и довёл до совершенства. Здесь явно не место.

– Они закончены годы назад, – проговорил доктор необычно скорбным голосом. – Надо решить: печатать ли их вообще?

– А что, занятный рассказец?

– Это не история, а математическая метода, столь новая, что лишь два человека в мире её понимают, – сказал доктор. – Будучи опубликована, она в корне изменит не только математику, но и все виды инженерного дела и натуральной философии. С её помощью будут строить машины, которые полетят по воздуху, как птицы, и достигнут других планет. Самая её мощь сметёт старые, обветшалые системы мышления в мусорное ведро.

– И вы её придумали, доктор? – спросила Элиза, поскольку Джек был занят: крутил пальцем у виска.

– Да – семь или восемь лет назад.

– И до сих пор о ней никто не знает, кроме…

– Меня и того, другого.

– Почему же вы не рассказали о ней миру?

– Потому что, сдаётся, тот другой придумал её десятью годами раньше меня – и молчит.

– Ой.

– Я ждал, пока он что-нибудь скажет. Однако он придумал эту методу почти двадцать лет назад и не выказывает ни малейшего намерения поведать о ней человечеству.

– Вы ждали восемь лет… почему сегодня? Уже сильно за полдень, – заметил Джек. – Забирайте бумаги с собой – подумайте-ка над ними ещё года два-три.

– Почему сегодня? Я не верю, что Господь отправил меня на землю и дал мне лучший, или почти лучший, разум в сегодняшнем мире, чтобы я тратил жизнь, клянча деньги у таких, как Лотар фон Хакльгебер на очень большую дыру в земле, – сказал доктор. – Не хочу, чтобы моей эпитафией стало: «Он снизил стоимость добычи серебра на одну десятую процента».

– Верно. По мне, это и есть решение. – Джек сунул руку в карету, взял рукопись, донёс её до искомой двери и опустил в окошко. – А теперь в горы!

– Ещё одно небольшое дельце в книготорговом квартале, – сказал доктор, – раз уж я начал нарываться на неприятности.

Книготорговый квартал выглядел и жил так же, как весь остальной Лейпциг, только здешним товаром были книги: они вываливались из ящиков, громоздились шаткими кипами, укладывались в стопки, которые рабочие заворачивали, обвязывали и складывали одну на другую. Согбенные грузчики таскали их в заплечных корзинах. Доктор, всё делавший неторопливо, несколько минут выстраивал свой караван перед самым большим и чистым входом на книжную ярмарку. В частности, он учтиво попросил Джека сесть на Турка и занять позицию между каретой и книгопродавцами. Джек добродушно согласился, поскольку всё равно потерял надежду выехать из города засветло.

Доктор расправил плечи, разгладил различные подсистемы одежды (сегодня на нём был камзол, расшитый такими же, как на карете, цветами) и вошёл на книжную ярмарку. Дальше Джек его не видел, но слышал: не голос доктора, а то, как его появление подействовало на ярмарочные шумы. Эффект был такой, как будто в готовую закипеть воду бросили щепоть соли: сперва шипение, затем низкий, нарастающий гул.